Преступление в стиле модерн [самые громкие уголовные дела начала XX века] (Петр Троицкий) [2005, TVRip]

В Париже пришли ко мне, с просьбой достать денег на поездку в Россию революционера, для совершения террористического акта. Это было в 1909 году. Я вынул деньги (у меня было, кажется, 300 фр.) и говорю: «Все-таки вы мне скажите, кто это и по какому поводу». – Мне отвечают, что это – убийца Иоллоса. Тогда я говорю: «Убийца Иоллоса в наших делах участвовать не может». – На том и покончили. Но затем предлагают: «Поговорите сами с убийцей Иоллоса и увидите, что он такое и на что способен». – «Хорошо». – Я пригласил его прийти ко мне: я разговаривал со всеми…
Председатель. – Это кто был?
Бурцев. – Федоров, убийца Иоллоса. Я ему сказал: «Единственно, что я могу рекомендовать, – никогда не принимайте участия в движении. Самое большое, что вы можете сделать, это ехать в Россию, отдаться в руки властей, чтобы вас судили, и на коленях просить прощения у русского общества за то, что вы сделали, по отношению к Иоллосу. Ничего другого не могу сказать. Но, предварительно, устроим так, чтобы вас из какой-нибудь страны выдали, чтобы было у русских властей обязательство вас судить. А на суде вы все это сделаете». – Он согласился. Тогда я сказал: «Прежде, чем вам ехать в Россию, я хочу, чтобы вас допросили: с одной стороны – кто-нибудь из членов Государственной Думы, или русские адвокаты, с другой стороны – французские журналисты». Он согласился. И тогда, в моей квартире, этого убийцу Иоллоса со всей подробностью допрашивали князь С.Д. Урусов и М.С. Марголин – адвокат.
Председатель. – А протокол составлен?
Бурцев. – Они записывали. Но что с этими записями сделали, – не знаю… Марголин, когда я ввел Федорова и мы остались втроем, сказал: «Думал ли я когда-нибудь пожать руку убийцы моего лучшего друга?!»
Председатель. – А вы сами записали этот рассказ?
Бурцев. – Я пригласил французских журналистов, которые подробно опубликовали этот рассказ в «Matin», а затем в «Речи» появился экстракт из перевода этих показаний Федорова. Сущность того, что я сейчас говорю, я опубликовал в «Биржевых Ведомостях» не так давно, месяца три назад, в № 9 этой газеты. Я укажу, на что я обращаю ваше особенное внимание. В этом рассказе Федоров устанавливает, что имел дело с Казанцевым, агентом охранного отделения в Москве, и с графом Буксгевденом. Больше никого не назвал, но ему говорили, что есть большие люди, которые этим заведуют…
Председатель. – Где теперь Федоров?
Бурцев. – Страшная его судьба, мне даже трудно говорить о ней. Он несколько раз делал – так сказать – покушения на меня, приходил стрелять, резать и денег требовал… Я его, конечно, выгонял. Затем, когда я уехал из Франции, он поступил в французскую армию добровольцем и через 2-3 месяца устроил себе членовредительство, чтобы избавиться от окопов и получать пенсию. За это его осудили чуть ли не в каторжные работы. Может быть, он уже кончил свою жизнь. Оговариваюсь: я передаю со слов других, мне об этом писали. Это падение уже окончательное… Погибший человек…
Председатель. – Неужели не существует собственноручно записанного или, по крайней мере, записанного со слов Федорова и им подписанного показания его о том, как он убил Иоллоса?
Бурцев. – Я заставил его написать собственноручно.
Председатель. – Где рукопись?
Бурцев. – В моем архиве. И, кроме того, на ней имеются подписи целого ряда свидетелей: Урусова, Марголина.
Председатель. – Из соучастников Федорова вы назвали Казанцева, Буксгевдена, Герасимова. Может быть, еще кого-нибудь из представителей власти назовете?
Бурцев. – Я назову еще Климовича. Относительно Климовича у меня есть подробные сведения, проверить которые вы в состоянии. Дело в том, что, когда я приехал в Петроград, в конце ноября 1915 года, в тот же день ко мне явился от «Вечернего Времени» Манасевич-Мануйлов. Я никогда раньше с ним не виделся, но из-за границы я раз писал письмо такого рода – (через «Новое Время»), что, если он бывает за границей, – то пусть заедет ко мне, что он, по моему мнению, очень любопытный для меня человек и что мне, редактору «Былого», есть о чем с ним поговорить… Он пришел от «Вечернего Времени» и упомянул, что раньше не мог приехать, – опасался. Я ему ответил, что если в Петербурге есть два человека, которым надо поговорить по душам, то это он и я. С тех пор мы виделись очень часто и подолгу беседовали, и не было вопроса, на который бы он не отвечал. Он дал мне очень много ценных фактов.
Председатель. – Это верно, что вы просите его на поруки вам отдать?
Бурцев. – В одно из наших свиданий он, между прочим, говорил, что приехал Рейнбот, бывший градоначальник Москвы, и что в разговоре с ним, Манасевич, сообщил за верное, что Климович назначается директором департамента полиции. – «Неужели это верно?» – спрашивает его Манасевич. – «Почему?» – «Да, кому же неизвестно, что он причастен к делу Иоллоса!»… Услышав это от Манасевича, я говорю ему: «Попросите, чтобы Рейнбот записал это». – Манасевич согласился; через некоторое время узнаю, что Рейнбот записал, но лично я не мог проверить и говорю со слов Мануйлова. Надо было дать официальный ход этому делу. Манасевич согласился передать записку Рейнбота Штюрмеру. По словам Мануйлова, записка была передана. Записка Рейнбота заключалась в том, что он, в качестве бывшего градоначальника, имел возможность впоследствии убедиться, что Климович имел отношение к организации Казанцевым убийства Иоллоса и к укрывательству убийцы.
Председатель. – В чем это отношение заключалось?
Бурцев. – В выдаче паспорта Федорову для побега. Затем установлено, что Казанцев имел сношения в Буксгевденом и вел постоянно таинственные переговоры с ним.
Родичев. – Буксгевден был чиновником особых поручений при Гершельмане?
Бурцев. – Да. Гершельман также принимал участие во всей этой истории… Возвращаюсь к истории с рейнботовской запиской. Как говорили, Штюрмер, получив ее, заволновался, и был поставлен вопрос об удалении Климовича с поста директора департамента полиции. Не состоялось это потому, что в это время произошли новые перемены: Штюрмер отказался от поста министра внутренних дел и сделался председателем Совета Министров, а министром внутренних дел сделался Хвостов, и Хвостов отсрочил отставку Климовича. Климович не только не пострадал, а упрочился. Записка не была обнародована, ей хода не было дано, и Климович остался на этом месте. Существовала ли эта записка, какое ее содержание, – я точно не знаю. Но два раза я имел возможность, в интервью в «Вечернем Времени», коснуться существования этой записки и самого обвинения по адресу Климовича. От Климовича я не имел ни опровержения, ни возражения, – ни частного, ни в печати. Климовича я с тех пор не видел. Последний раз я видел его в апреле 1916 года, когда он объявил, что я должен уезжать; он решил меня выселить из Петрограда, но я обратился в Государственную Думу, и в конце концов меня оставили. Я здесь жил с паспортом и выехать просто отказался.
Председатель. – Эти показания ваши, значит, базируются целиком на словах Манасевича-Мануйлова, который, в свою очередь, говорил со слов Рейнбота?
Бурцев. – Я Рейнбота должен был видеть, но не мог. Я его не опрашивал.
Председатель. – Пожалуйста, продолжайте свои показания о «Союзе русского народа».
Бурцев. – Я сейчас ничего не могу определенного прибавить к уже сказанному.