[Soundtrack / Unofficial] Перевал Дятлова (Советские композиции) (by Юрий Визбор, Алексей Рыбников, Эдуард Артемьев, Александр Зацепин, Альфред Шнитке & VA) - 2020, MP3, 128-320 kbps

На ТНТ и онлайн-платформе PREMIER идет неординарный сериал, снятый по следам реальной трагедии 1959-го. О том, как его создатели играют в советских режиссеров и Райана Мёрфи одновременно, рассказывает Василий Корецкий.
Февраль 1959-го, север Свердловской области. Из военного вертолета в уральскую пургу выходит одетый не по погоде джентльмен в элегантном пальто и настоящем стетсоне. Нет, это не американский гражданин, перебежавший на сторону Советов; черная шляпа украшает голову майора КГБ Костина (Петр Федоров), который прибыл надзирать за расследованием гибели группы туристов из Уральского политеха. Вслед за шляпой в таежной глуши материализуется черный ЗИЛ, сразу маркируя происходящее как костюмно-исторический неонуар.
Каково же будет удивление зрителей, когда Костин пригласит их во второй эпизод сериала, на нуар совсем не похожий. Время отмотается на несколько недель, и начнется хроника злополучного похода, где главными героями станут сами погибшие туристы. Эта часть рассказана как будто языком оттепельного кино, современного его участникам. Типовые косые титры под музыку Пахмутовой (из «Трех тополей на Плющихе», 1968), изображение с большой глубиной резкости, чтобы лучше видеть все детали (привет «Девчатам», 1962), сумрачное ч/б, очень точно имитирующее архивные фотографии, снятые самими дятловцами, скрупулезная реконструкция костюмов (по тем же фотографиям), постепенно, от серии к серии сужающийся (до почти квадратного, стилизованного то ли под старый телевизор, то ли под любительские 8 мм) формат кадра, удивительное сходство лиц и лексики (прямая речь написана по мотивам дневников участников похода). Обратите внимание на четвертую серию, где закадровый голос Колмогоровой сообщает о холодной солнечной погоде на второй день маршрута, а в кадре все та же тусклая хмарь: это не лажа оператора, на фотографиях группы, сделанных в тот день, картинка почему-то тоже пасмурная.
Как это снято: историческая деконструкция
Этот диалог между двумя ретро — игривым цветным и дисциплинированно монохромным — структурирует весь сериал. Нечетные серии — красочное расследование, четные — смурная хроника похода. Гениальная идея, освобождающая авторов «Перевала Дятлова» (Илья Куликов и трио Федорович-Никишов-Костомаров, год назад изумившее всех зомби-антиутопией «Эпидемия») от всяких обязательств перед ревнителями достоверности — сюжетной, предметной, стилистической. Каждая из двух половин сериала как бы кивает на другую, перекладывает на нее ответственность. Бытовая достоверность? Так это там, в черно-белом лесу, где из быта одни лыжи да вязаные шапочки. Версии гибели, включая самые фантастические? Ими занимается майор из кинокомикса, а в комиксе чего только не бывает! Так, ловко перенося вес то на одну, то на другую ногу, «Перевал Дятлова» бодро несется к развязке.
Действительно, корректная историческая реконструкция и увлекательный жанровый сериал — вещи трудносовместимые. Начать с того, что пересадка постсоветского актера в мешковатый габардиновый плащ советского инженера — задача совершенно невыполнимая, как недавно убедительно доказал Илья Хржановский в своем циклопическом проекте «ДАУ». Исполнители ролей аппаратчиков, ученых и буфетчиц, как ни рядили их в кургузые пуленепробиваемые пальто на вате, так и не овладели ни тем одновременно протокольным, литературным и приблатненно-уличным языком, на котором изъяснялись герои фильмов Алексея Германа, ни их пластикой, сформированной сдачей норм ГТО, войной и тюрьмой.
Потому не стоит возмущаться, когда майор Костин (верхнюю одежду 1950-х ему для элегантности ушили в плечах), словно московский хипстер 2016-го, вдруг постиронично бросает «чтобы что?», а его пассия, патологоанатом Катя (Мария Луговая), выходит в свердловский мороз без шапки, зато в изящном пальто, как будто из Zara (хочется по примеру добрых героинь «Девчат» скорее дать ей валенки — «тут тебе не Симферополь!»). Дом у Кати тоже обставлен модно — сплошной чехословацкий минимализм середины 1960-х. Чтобы вспомнить, как выглядели реальные квартиры в 1959-м, пересмотрите «Шумный день» Эфроса и Натансона. Массивные шкафы, венские стулья и бабушкины буфеты. Шаткий геометризм низких кресел и колченогих столиков победит старый быт только вместе с массовым строительством хрущевок году так к 1963-му.
Но элегантный midcentury modern специально прибыл в сериал вместе с персонажем Петра Федорова. Он ведь настоящий Дон Дрейпер (и шляпа, и костюм, и мутное военное прошлое — всё при нем), взваливший на себя миссию агента Купера. Какой уж тут бабушкин шкаф. Возмущаться из-за этих вольностей странно: в конце концов, в истории, где бойцы Красной армии проникают в замок Вевельсбург и едва не встречают там Хеллбоя (именно это и происходит в воспоминаниях-флешбэках Костина), кресла и пиджаки могут быть любыми.
«Аутентичные» оттепельные серии на самом деле тоже скользят туда-сюда по огромному массиву советских референсов, забегая иногда и в 1980-е (романтическая сцена между Дятловым и Зиной Колмогоровой проходит под мелодию из «Вам и не снилось», 1980). Трио шоураннеров отлично понимает природу сериального зрелища: саспенс, растянутый на недели эфира, не может обойтись без тонкого юмора. И за юмор в этой трагической истории отвечают подобные пасхалки: тут прозвучит мелодия из старого и хорошо знакомого кино, там покажется юный Борис Ельцин, проходящий по коридору Уральского политеха, а вот шутка для знатоков искусства: «Медицина» Климта, по воле художника перенесшаяся на ширму в походном советском госпитале, который дислоцирован в каком-то немецком городке, очень, кстати, напоминающем городок из «Ярости» Дэвида Эйра.
Как это смотреть: между саспенсом и метаиронией
Вся прелесть «Перевала» не столько в самом мистическом сюжете, который очень энергично движется в никуда (очевидно, что правда о гибели группы никогда не будет выяснена, и, какую бы версию из имеющихся ни предпочли создатели, она окажется неудовлетворительной), сколько в ловкой и увлекательной игре в жанры. По мере того как в сериале усиливается присутствие всякой нацистской чертовщины (восстающих обмороженных мертвецов тут едва ли меньше, чем в «Операции „Мертвый снег“»), он все сильнее приближается к лучшим образцам американской сериальной продукции вроде «Фарго». Тоже, кстати, традиционно богатого на пасхалки и инсайдерские шутки.
По большому счету сама художественная концепция «Перевала» — это один большой прикол, игра в «А если…». А если мы отгадаем причину гибели группы? А если мы перенесем жанровые стандарты и типичные ситуации американского гангстерского кино на Урал 1959-го? А если мы дадим цифровую камеру в руки воображаемому Сергею Урусевскому (оператор, снимавший «Неотправленное письмо», еще один очевидный фильм-референс)? А если мы сами напишем советскую бардовскую песню? А если мы сыграем со зрителем в «Угадай мелодию»?
Надо заметить, подход этот не нов. Первый же опыт фикшена на дятловском материале — роман свердловского журналиста Юрия Ярового «Высшей категории трудности» (автор участвовал в поисковой операции и, видимо, был знаком с материалами уголовного дела, в книге фигурируют детали, известные только следствию) — тоже был фантазией-допущением. А что если почти все туристы выжили, а некоторые еще и предстали перед следователем? Яровой также адаптировал сюжет под требования и штампы тогдашней массовой советской литературы: тут и исповедальная дневниковая проза молодых комсомольцев, и линия с прозорливым следователем — знатоком человеческих душ и моральным авторитетом, видящим в преступлении прежде всего сбой совести, неудачу идеологической работы. Формат двойного нарратива — следствие плюс дневник-хроника— позаимствованы авторами «Перевала» явно из этой книги.
Но фантазия шоураннеров идет гораздо дальше, все их допущения и расчетливые заимствования превращают «Перевал Дятлова» в восхитительный мэшап, в метатекст, написанный как бы поверх современной российской поп-культуры, в которой Голливуд, HBO и Netflix намертво сплавились с советским кино из телевизора. Невеликая, конечно, по нынешним временам дерзость — соединить в одном проекте зомби-нацистов, романтику Грушинского фестиваля и оттепельного кино. Такого добра у нас напридумано много — от «Пищеблока» до «Вампиров средней полосы». Но смешать столь непохожие элементы в нужных, соразмерных запросам момента пропорциях, с верной долей легкости, самоиронии и культурного кругозора — это действительно непросто. В Америке некоторые выстроили на этом умении всю карьеру (Райан Мёрфи). Собственно, к практике Мёрфи и отсылает метод исторических вольностей группы Федоровича и Никишова. Тот недавно переписал и без того довольно драматическую историю послевоенного Голливуда, а эти перелицовывают собирательное советское кино, уже окончательно умершее, переставшее триггерить новую аудиторию и потому пригодное для самых отчаянных манипуляций. В том числе и воскрешения в виде такого очаровательного зомби, идущего в горы на лыжах с мандолиной в рюкзаке.