Главред "Знамени" Сергей Чупринин вспоминает:
- 80-е. Пицунда. Пляж, на котором мы с Виктором Александровичем Соснорой - он азартно, я лениво - играем в "Эрудит". А когда совсем уж припечет, сдвигаемся в тень, чтобы поговорить о поэзии.
скрытый текст
В сторонке, рядом с моей женой, его Нина, еще живая и веселая. И сам Виктор хоть и глуховат уже, но все слышит, что надо, и реакция у него отменная. На небе ни облачка, зелень ярка, через полчаса нам пора пить кофе по-турецки.
Ну, вам еще что-то нужно для счастья? Мы беседуем, и не просто так, а под мой карандаш. Так как, едва мы познакомились, я, ух какой прожженный в ту пору журналист, сразу понял: надо делать диалог. Ну, и пусть он никуда не пойдет, зато потомкам останется. О Данте говорим, к Лиле Брик перепрыгиваем, к сонетной технике - да мало ли о чем могут на пляже поговорить понравившиеся друг друга люди.
Замешательство лишь в минуту, когда я спрашиваю Виктора Александровича о том, кого из поэтов-современников он ценит. Одно-два имени все-таки звучит, но неуверенно, и Соснора просит: "Ты лучше сотри их, Сергей. И забудь, чтобы другим не обидно было".
Чтобы стронуться дальше, говорю: "Ну, а русские классики? Кто теперь для тебя, Виктор, особенно важен?" Он медлит, карандашик мой завис на блокнотом, и наконец роняет: "Я теперь уже в том возрасте, когда могу никого не любить".
И в коду: наш диалог в те годы предложить было некому, а потом машинопись и сама как-то незаметно затерялась. Так что если что и осталось, то вот это: солнце, сквозная тень от деревьев и фраза, какую я только сейчас начинаю понимать.
