Сост. Губанов В. - Царь Николай II и новые мученики: пророчества, чудеса, открытия и молитвы. Документы [2000, PDF, RUS]

http://yablor.ru/blogs/belostokskiy-pogrom-1906-g-i-evreyskaya-emigraciya/904738
http://foto-history.livejournal.com/1071568.html

Ввиду фальсификации вами цитаты, привожу ее целиком: Таким образом, даже Размолодин с оговорками признает связь "громил" с националистическими партиями и защиту их адвокатами СРН и других правых партий. Надеюсь, вы не станете говорить о жуткой вражде в среде правых партий?

Отсутствие социологических исследований о процентном соотношении числа погромщиков и «мирных» членов черносотенных союзов делает подобные утверждения лишь очередным бездоказательным штампом.(с)

Отсутствие социологических исследований о процентном соотношении числа погромщиков среди членов черносотенных союзов, а также ставивших задачу идентификации политических взглядов погромщиков не позволяет относить участников бесчинств к членам черносотенных союзов, так как антисемитскую доктрину разделяли и другие партии, например националисты, находившиеся порой во враждебных отношениях с черной сотней.(с)

Сергей Степанов
Черносотенный террор 1905–1907 гг.Ч ерносотенный террор начала XX в. представляет собой весьма своеобразную страницу отечественной истории. Это своеобразие заключается в декларированных целях террористических актов. Если революционеры-террористы надеялись направленными ударами расшатать и свергнуть самодержавие, то черносотенцы с помощью террора пытались его защитить. И в том и в другом случае методы террора были почти идентичны. Мало чем отличалось и идейное обоснование террора, что позволяет говорить о порочной логике террористов — вне зависимости от их политических взглядов.
Любой революционер-террорист, независимо от национальности, страны пребывания и даже эпохи, ответил бы, что террор порожден несправедливым общественным устройством и что, стреляя из браунинга или подкладывая адскую машину, он и его единомышленники всего лишь осуществляют свое законное право отвечать насилием на насилие со стороны антинародного феодального (капиталистического, империалистического) режима. В свою очередь, революционный террор вызывает ответную реакцию охранителей, причем выражается это не только в ужесточении законодательства и усилении репрессивных мер, но и в стремлении отплатить злодеям-террористам той же монетой.
В России первый опыт охранительного террора относится к периоду народовольческого подполья. Чтобы получить представление о психологической подоплеке этого явления достаточно обратиться к широко известным воспоминаниям С.Ю. Витте. Молодой и преуспевающий железнодорожный деятель, чьи взгляды никак нельзя было назвать ретроградными, 1 марта 1881 г. узнает в театре об убийстве Государя. В гневе и ярости он мчится домой и пишет письмо, в котором «чувство преобладало над разумом» и которое попало на стол новому императору. Витте предложил бороться с «анархистами» их же оружием — «Следовательно, нужно составить такое сообщество из людей безусловно порядочных, которые всякий раз, когда со стороны анархистов делается какое-нибудь покушение или подготовка к покушению на государя, отвечали бы в отношении анархистов тем же самым, т.е. так же предательски и изменнически их убивали бы». «Я писал, — вспоминал Витте, — что это есть единственное средство борьбы с ними, и думал, что это отвадило бы многих от постоянной охоты на наших государей»[1].
Как известно, деятельность созданной вскоре «Священной дружины» не имела серьезного значения. Однако недолгая история этой организации свидетельствует о том, что охранительный террор возникает тогда, когда официальная власть демонстрирует неспособность справиться с антиправительственным движением при помощи имеющихся в ее распоряжении средств и методов. В кризисный для самодержавия период появились добровольные помощники из «Священной дружины». И точно так же четверть века спустя на помощь самодержавию пришли черносотенные союзы.
Осенью 1905 г., когда в России уже бушевала внутренняя смута, на арену политической борьбы с заметным отставанием от демократических и радикальных партий вышли черносотенцы. С одной стороны, возникновение черной сотни явилось типичной реакцией консервативной части общества на революционные события и было предпринято если не по инициативе, то с одобрения и при поддержке правящих кругов. Черносотенцы были сторонниками неограниченной самодержавной монархии, сословного строя, единой и неделимой России. С другой стороны, в программах и практической деятельности этих крайне правых организаций проявились тенденции, характерные, скорее, для последующей эпохи. Черносотенцы старались воздействовать на массовое сознание, широко использовали социальную демагогию, делали ставку на воинствующий национализм и антисемитизм. Все это позволило некоторым исследователям поставить вопрос о близости черносотенства и фашистской идеологии и даже (впрочем, без достаточных оснований) называть черносотенцев предшественниками итальянских фашистов и немецких национал-социалистов.
Черная сотня представляла собой конгломерат слабо связанных между собой союзов, обществ и братств. Крупнейшей из черносотенных партий был «Союз русского народа», учрежденный в ноябре 1905 г. в Петербурге. Примечательно, что «Союз», имевший все признаки политической партии (программу, устав, руководящие органы, сеть местных организаций и т.п.), категорически отрицал свой партийный характер, выдавая себя за общенародное объединение, и в широком смысле слова отождествлял себя со всей русской нацией. При такой трактовке принадлежность к «Союзу» являлась не добровольным выбором, а священной обязанностью каждого верноподданного, членство же в любой другой политической организации приравнивалось к государственной измене.
«Союз русского народа» делал ставку на национальный вопрос. Поскольку ни одна из общероссийских политических партий либерально-демократического направления не связывала себя исключительно с русским населением, черносотенцы быстро заполнили пустовавшую нишу, объявив своей монополии на патриотизм, призвали защищать русский народ от «инородческой опасности». Черносотенные союзы, как заявляли сами крайне правые, были ориентированы прежде всего на «простой, черный, рабочий люд». Им удалось привлечь под свои знамена больше членов, чем всем политическим партиям России вместе взятым. Комплексный анализ источников позволяет установить, что в момент наивысшего расцвета черносотенства, приходящегося на 1907–1908 гг., в рядах монархических организаций состояло более 400 000 членов. Оборотной стороной массового членства была рыхлость и аморфность черносотенных организаций. Большинство членов монархических союзов числились в них только номинально.
В программных документах черносотенных союзов говорилось, что монархисты будут добиваться своих целей исключительно законными способами на основе христианской любви к ближнему и милосердия. На деле черносотенцы были весьма далеки от терпимости и всепрощения. Среди крайне правых культивировался дух возмездия, и на первых полосах их газет постоянно печатались списки людей, павших жертвами «безбожного грабительски-освободительного движения». По словам очевидцев, руководители «Союза русского народа» только и толковали, что об убийствах.
Черная сотня заслужила печальную репутацию погромами 1905 г. Справедливости ради следует отметить, что вспышки массового насилия произошли еще до образования «Союза русского народа», хотя многие будущие его члены принимали в погромах активное участие. В последующий период орудием черносотенного террора стали боевые дружины «Союза русского народа» и других крайне правых организаций. Несмотря на то, что уставные документы «патриотических» союзов не предусматривали создания вооруженных группировок, боевые дружины черносотенцев практически легально действовали в Архангельске, Астрахани, Вологде, Гомеле, Екатеринославе, Киеве, Кишиневе, Москве, Одессе, Петербурге, Тифлисе, Ярославле. При некоторых отделах, по словам самих черносотенцев, дружин не было, а было по несколько десятков «патриотов», вооруженных палками и финскими ножами, — что фактически означало то же самое.
Несомненно, крайне правые пытались учиться у своих врагов и копировать подпольные террористические организации революционеров. Однако это был карикатурный опыт подражания, так как черносотенные союзы ни по своей организованности и дисциплине, ни по составу участников не походили на антиправительственные партии. Не существовало каких-либо общих принципов создания боевых дружин, и каждый из отделов «Союза русского народа» действовал по своему усмотрению. В Одессе пытались следовать казачьим обычаям. Боевая дружина, которую иногда называли «Белой гвардией», подразделялась на шесть «сотен», каждая из которых, в свою очередь, имела самостоятельное название (например «Злобная сотня» и т.п.). Дружинниками руководили «наказной атаман», «есаулы», «десятники». Все они взяли себе патриотические псевдонимы: Ермак, Минин, Платов и т.п.
Вопреки распространенному мнению социальный состав крайне правых союзов был чрезвычайно разнообразен и наряду с крестьянами, ремесленниками, заводскими рабочими в монархических союзах были представлены интеллигенция и учащаяся молодежь. Деклассированные элементы составляли незначительную часть членов крайне правых союзов. Однако эта картина резко меняется при взгляде на состав боевых черносотенных дружин. Если в Петербурге районные боевые дружины — Невская, Путиловская — отчасти пополнялись рабочими местных предприятий, то дружина при Главном совете состояла из обитателей городского дна. Уголовные элементы задавали тон и в одесской «Белой гвардии». И хотя численность дружинников была несопоставима с численностью членов монархических союзов, в общественном мнении образ черносотенца ассоциировался именно с ними.
В соответствии с контингентом складывались и порядки внутри боевых дружин. Прием в дружины обставлялся в духе дешевой оперетки: боевики кровью подписывали обязательства верой и правдой служить самодержавию. Однако за всю историю черносотенного террора не было отмечено примеров самопожертвования и бескорыстия: дружинники служили за плату и нередко угрозами добивались ее повышения. Слабая дисциплина и плохая конспирация довершали картину.
На вооружении дружинников находилось в основном легкое стрелковое и холодное оружие. Черносотенцы хранили и взрывчатые вещества, но их попытки использовать бомбы заканчивались неизменной неудачей. Транспортировка оружия осуществлялась из Финляндии, но основным источником вооружения были армейские и полицейские арсеналы. Имеются документы, свидетельствующие о передаче с разрешения властей устаревшего оружия черносотенным дружинам «для самообороны». Легкостью, с которой «союзники» приобретали оружие, иной раз пользовались их противники. Так, эсеры в Одессе записывались в члены «Союза русского народа» и получали «при содействии настоящих союзников оружие по удешевленной цене, которое и распространяли среди своих единомышленников»[2].
Факт доступа черносотенцев к государственным арсеналам приоткрывает завесу над специфическими отношениями черносотенных боевых дружин и политической полиции. Власти считали вооруженные группы «патриотов» своей опорой и в отдельных случаях использовали их для поддержания порядка на улицах и на бастовавших предприятиях. Особенно наглядно проявилась эта близость в Одессе. С одобрения военных властей и «Русского общества пароходства и торговли» одесский отдел «Союза русского народа» взял на себя разгрузку судов. «В порту, — свидетельствовали наблюдатели, — черносотенцев около 200 человек обученной, вооруженной револьверами боевой дружины. Невозможны никакие забастовки, никакой протест. Боевики охраняют штрейкбрехеров».
Еще чаще прибегали к помощи черносотенцев охранные отделения и жандармские управления. Контакты крайне правых с представителями политического розыска были общеизвестными. Среди черносотенцев были секретные сотрудники охранных отделений, в свою очередь, крайне правые имели добровольных осведомителей в полицейских органах. Так, петербургское «Общество активной борьбы с революцией» располагало собственной агентурной сетью, и в августе 1906 г. его руководители предупреждали охрану П.А. Столыпина о готовящемся в скором времени покушении на премьер-министра.
Вместе с тем было бы упрощением считать боевые дружины крайне правых филиалами политического сыска. Черносотенцы преследовали собственные цели, что зачастую приводило к противоречиям с полицией. Так, в апреле 1906 г. с Кавказа в департамент полиции докладывали, что черносотенцы в Тифлисе «сами начали производить различные следственные действия, обыскивая и задерживая по своему усмотрению, вне всякого контроля полицейских и жандармских чинов»[3]. Обуздать произвол черносотенцев пытались и одесские гражданские власти.
Черносотенные дружины несли серьезные потери в ожесточенных столкновениях с боевыми группами эсеров и социал-демократов. В январе 1906 г. Петербургский комитет РСДРП поручил боевому центру Невского района ликвидировать черносотенную дружину, базировавшуюся в трактире «Тверь». В результате взрыва, осуществленного большевиками, погибли два человека, одиннадцать были ранены. Весной 1906 г. продолжались стычки на петербургских предприятиях, в результате которых черносотенцы были вытеснены с большинства заводов, кроме Путиловского. В следующем, 1907 г. в стычках с революционерами погибли 24 монархиста.
Парадоксально, что несмотря на всю ожесточенность борьбы с эсеровскими и большевистскими боевиками, черносотенцы избрали объектами индивидуального террора представителей совсем других политических течений. Член Главного совета «Союза русского народа» П.Ф. Булацель однажды заявил на заседании совета, что революционные выступления будут продолжаться до тех пор, «пока правые не будут отвечать на убийства убийствами, как, например, Грузенберга, Винавера, Милюкова, Столыпина и Щегловитова, находя, что Столыпин и Щегловитов главные виновники и потворщики»[4]. И хотя Булацель выражал крайне экстремистские взгляды, черносотенцы действительно числили в списках потенциальных жертв руководителей кадетской партии.
Известно, что нападению черносотенцев подвергся лидер кадетов П.Н. Милюков. Но наиболее нашумевшими террористическими актами черносотенцев были убийства двух членов ЦК кадетской партии — М.Я. Герценштейна и Г.Б. Иоллоса. Обе жертвы олицетворяли для черносотенцев ненавистного врага: они были либералами, бывшими депутатами мятежной Государственной думы и евреями. Профессор Герценштейн вызвал особенный гнев крайне правых своими выступлениями по аграрному вопросу. 18 июля 1906 г. он был убит в курортном местечке Териоки. Убийство совершила боевая дружина при Главном совете «Союза русского народа».
Не меньший резонанс вызвало покушение на экс-премьера Витте. Любопытно, что Витте, в свое время ратовавший за террористические методы борьбы с революционерами, сам стал объектом охоты со стороны правых террористов. По своеобразной логике черносотенцев, именно Витте был одним из тайных вождей российской революции. При покушении на экс-премьера черносотенцы полностью изменили тактику. Было решено осуществить террористический акт чужими руками. Организацией покушения занимался черносотенец А.Е. Казанцев, которому удалось ввести в заблуждение двух молодых людей — В.Д. Федорова и А.С. Степанова, считавших, что они выполняют задание эсеров-максималистов. 29 января 1907 г. они подложили мощные бомбы в дом Витте, однако взрыва не произошло.
14 марта 1907 г. Федоров по распоряжению Казанцева убил Иоллоса, так же считая, что действует по приказу революционеров. Однако в мае 1907 г. во время подготовки второго покушения на Витте Федоров, заподозривший обман, убил Казанцева. Более того, разоблачения Федорова стали известными всей России.
За несколько месяцев до этого, благодаря самостоятельному расследованию, проведенному юристами кадетской ориентации, стали известны обстоятельства убийства Герценштейна. Кивинеппский уездный суд начал рассмотрение дела об убийстве Герценштейна, а Витте потребовал от властей провести расследование в отношении председателя Главного совета «Союза русского народа» А.И. Дубровина. Власти сделали все возможное, чтобы остановить скандальные разоблачения. Министерство юстиции отказалось выдать финляндским судебным органам членов Главного совета «Союза русского народа», а двое осужденных судом — А. Половнев и Н.М. Юскевич-Красовский — в декабре 1909 г. были помилованы царем. Не смог дать ход своему делу и Витте. Вопрос о причастности руководства «Союза русского народа» к покушению на Витте остался открытым. Гораздо более явственно прослеживается причастность к этому покушению секретных агентов политической полиции, однако Министерство внутренних дел и лично Столыпин участие сотрудников тайной полиции категорически отрицали. Двойное разоблачение террористической деятельности крайне правых сорвало их планы, направленные на ликвидацию лидеров либеральных партий. И хотя руководство «Союза русского народа» с помощью властей сумело избежать судебного преследования, скандальные разоблачения сказались на репутации крайне правых самым негативным образом. Террористические акты оказались для черносотенцев весьма неэффективным методом борьбы.
Опубликовано в книге: Индивидуальный политический террор в России (XIX - начало XX вв.): Материалы конференции. М., 1996. С. 118-124.

Из воспоминаний начальника Петербургского охранного отделения А.В.Герасимова
Мне пришлось присутствовать, можно сказать, при самом за¬рождении крайне правой, монархической организации. Вспоминаю, «по еще в октябре 1905 (до издания манифеста 17 октября), в то время, когда повсюду шли демонстрации и стачки, я как-то в раз-говоре с Рачковским высказал удивление, почему не делаются попытки создать какую-нибудь открытую организацию, которая активно противодействовала бы вредному влиянию революционе¬ров на народные массы. В ответ на это мое замечание Рачковский сообщил мне, что попытки в этом отношении у нас делаются, и обе¬щал познакомить меня с доктором Дубровиным, который взял на себя инициативу создания монархической организации. Действи¬тельно, через несколько дней, вскоре после объявления манифе¬ста 17 октября, на квартире Рачковского я встретился с Дубровиным и еще с одним руководителем этой организации ин¬женером Тришатным. Доктор Дубровин произвел на меня впечатлсние очень увлекающегося, не вполне положительного человека, но искреннего монархиста, возмущенного ренолюционной разрухой,
желающего все свои силы отдать на борьбу с революцион¬ным движением. После мне рассказали, что он имел в качестве врача очень большую практику и хорошо зарабатывал, но забросил се ради своей деятельности в монархической организации. Одна¬ко, все его многоречивые рассуждения свидетельствовали о некото¬рой неосновательности его. Если поверить его словам, то стоило ему только клич кликнуть, и от революционеров следа не оста¬нется. Я по своей должности начальника политической полиции лучше кого бы то ни было знал, что дело обстоит далеко не так просто, и пытался перевести разговор на более конкретные вопро¬сы, — что и как можно делать представителям монархического движения. Особенно рекомендовал я посылать своих ораторов на революционные митинги, где они открыто боролись бы против ре¬волюционных идей. Дубровин говорил, что это легко сделать и что он, конечно, будет посылать на митинги своих людей. У меня дале¬ко не было уверенности, что это действительно будет сделано. Но так как идею подобной организации я всемерно приветствовал, то, несмотря на свой некоторый скептицизм, я при расставании выска¬зал основателям ее самые лучшие пожелания. В последующие меся¬цы я не раз слышал о деятельности этой организации, получившей название Союза Русского Народа, но по обилию работы не мог ни принимать участие в ее деятельности, ни подробно ею интересовать¬ся. Я только уполномочил Михаила Яковлева, одного из подчинен¬ных мне полицейских чиновников, вступить в этот союз и в случае нужды информировать меня обо всем важном,„что там происходит. Расцвет Союза Русского Народа начался в 1906 году после назначения петербургским градоначальником фон-дер-Лауница. По¬следний с самого начала своего появления в Петербурге вошел в ряды Союза Русского Народа и стал его неизменным покровителем и заступником. Едва ли не по его инициативе, во всяком случае при его активной поддержке, при СРН была создана особая бое-вая дружина, но главе которой стоял Юскевич-Красковский. Всем членам этой дружины было от Лауница выдано оружие. Так как Лауниц был в известной мере моим официальным начальством, то мне приходилось раз-два в неделю бывать у него с докладом. Обыч¬но я приезжал к нему ночью, около 12 часов, — и почти не быва¬ло случая, чтобы я не заставал в его большой квартире на Гороха-вой полную переднюю боевиков-дружинников СРН. Моя информа¬ции об этих дружинникиках была далеко не благоприятная. Среди них было немало людей с уголовным прошлым. Я, конечно, обо всем этом докладывал Лауницу, советуя ему не особенно доверять сведениям, идущим из этого источника. Но Лауниц за всех за них стоял горой. '
— Это настоящие русские люди, — говорил он, — связанные с простым народом, хорошо знающие его настроения, думы, жела¬ния. Наша беда в том, что мы с ними мало считаемся. А они все знают лучше .нас...
Именно этой дружиной СРН было организовано в июле 190б убийство члена Первой Государственной Думы кадета М.Я. Герценштейна. Он жил » Финляндии недалеко от Петербурга. Во вре¬мя одной из прогулок его подкараулили дружинники, застрелили и скрылись. Непосредственные исполнители этого террористическо¬го акта справа были люди темные, пьяницы. Именно благодаря этому и выплыла наружу вся история. Как мне доложил мой Яков¬лев, за убийство профессора Герценштейна было получено от Лау-ница 2000 рублей, которых исполнители между собой не подели¬ли. Начались между ними споры — и все дошло до газет. Охран¬ному отделению, конечно, все это в подробностях было известно, но принять против дружинников какие-нибудь самостоятельные ме¬ры я не мог, ибо Лауниц, покрывавший их, был моим начальником.
Единственное, что я мог сделать, это доложить обо всем Столыпи¬ну. Тот брезгливо поморщился:
— Я скажу, чтобы Лауниц бросил это дело... Не знаю, сказал ли он это Лауницу. Во всяком случае несом¬ненно, что Лауниц в своей деятельности имел очень сильную под¬держку среди очень высокопоставленных придворных.
Более серьезно мне пришлось столкнуться с боевой дружи¬ной СРН и его покровителем Лауницем, когда члены этой дружины стали вторгаться в мою область. Это было, кажется, осенью 1906 года, когда в Охранное отделение ко мне поступило несколько жа¬лоб относительно „пропаж" ценных вещей во время обысков. Я приказал произвести расследование. Мне дали справку о том, что таких обысков чины Охранного отделения вообще не производи¬ли. При дальнейшем расследовании выяснилось, что Лауниц выда¬вал членам боевой дружины СРН удостоверения на право произ¬водства обысков. Опираясь на это удостоверение, дружинники яв¬лялись в участки, брали с собой чинов наружной полиции и вме¬сте с ними производили те обыски, какие находили нужными. По¬добные действия, естественно, меня возмутили, так как они ком¬прометировали полицию в глазах населения, — тем более, что при таких именно обысках и происходили „пропажи" ценных вещей. Я подробно доложил об этом Столыпину, который всецело разде¬лил мое возмущение и вызвал для объяснения Лауница. Во время этого объяснения я повторил ту характеристику боевой дружины СРН, которую я раньше давал в беседах с Лауницем, и настаивал на категорическом запрещении ей вторгаться в компетенцию поли¬ции. Лауниц энергично защищал дружину и особенно расхваливал Юскевича-Красковского. „Если Красковский сказал, — говорил он, — то значит это правда. Он хорошо знает... " Но вмешательство Лауница не помогло, С'толыпин решительно запретил СРП вмеши¬ваться в действия полиции.
— Если у Красковского, — заявил он, имеются какие-ни¬будь интересные сведения, пусть он сообщит их полковнику Гера¬симову... Самочинных же действий быть не должно.
Это объяснение сильно задело самолюбие Лауница, который в это время уже метил весьма высоко и, почти не скрываясь, кри¬тиковал действия Столыпина, находя его чересчур „либеральным". Вначале Лауниц пытался и меня завербовать в свой лагерь. Он знал меня по Харькову еще совсем молодым офицером — и на ос¬новании этого старого знакомства несколько раз заводил со мной разговоры на тему о том, куда же Столыпин ведет Россию. По¬няв из моих ответов, что во мне он не найдет союзника против Сто¬лыпина, Лауниц стал относиться ко мне с недоверием и раздра¬жением. Как мне передавали, в СРН начали разговры о том, что Лауниц хочет меня сместить и на мое место назначить Юскевича-Красковского. „
Последний был весьма неумным человеком и к тому же очень падким на деньги, Лауниц тем не менее верил ему и постоянно да-вал себя обманывать. Помню, одно время Лауниц стал носиться с планом обезвредить революционеров... скупив все имеющееся у них оружие. Устроить это дело ему обещал Красковский, — лишь бы деньги. С представлением об ассигновке некоторых сумм на эту цель Лауниц обратился к Столыпину. Запрошенный Столыпиным, я отозвался очень резко об этом... неумном плане. Тем не менее Лауниц откуда-то добыл денег и вскоре с большим апломбом за¬явил о своем огромном успехе: ему удалось купить у революцио¬неров пулемет, заплатив за него 2000 рублей. Столыпин просил ме¬ня расследовать этот случаи. Удалось выяснить, что пулемет был выкраден из ораниенбаумской стрелковой офицерской школы, — очевидно теми самыми людьми, которые продали его Лауницу. Я доложил об этом Столыпину, который много смеялся.
Постепенно эти столкновения выросли до настоящей борьбы между Охранным отделением и Лауницем. Последний мне не дове¬рял и даже распорядился не охранять его чинами Охранного отде¬ления: „Меня охраняют мои русские люди", — заявил он. Именно это его доверие к охране дружинников из СРН заставило его не по¬слушаться моего предостережения в роковой для него день...
В феврале 1907 года мне пришлось столкнуться с новым тер¬рористическим актом правых, а именно — с покушением на Витте. Общеизвестно, что вся печать СРН с первых дней вела ожесточен¬ную транши графа Витте, видя и нем главного виновника всех не-счцстий, постигнувших Россию. Его называли „жидомасоном", го¬ворили, что он мечтает стать президентом будущей республики, и чуть не требовали предания его суду. Не ограничиваясь угрозами, дружинники СРН делали попытки организовать покушения на жизнь Витте, к счастью неудачные.
Первая попытка была в феврале 1907 года. Мне дали знать по телефону о том, что в доме бывшего Председателя Совета мини¬стров графа С.Ю. Витте найдена адская машина. Я немедленно по¬ехал на место и застал уже там полицию, судебного следователя и прочих. Оказалось, что через дымовую трубу в крыше в камин, находящийся в столовой графа Витте, был спущен мешок, в кото¬ром было приблизительно два фунта охотничьего пороха, часовой механизм от старого будильника с плохо приделанными капсуля-ми. Не бомба, а детская игрушка. К тому же, механизм часов был испорчен, почему взрыв и вообще не мог произойти. Для меня достаточно было беглого взгляда на эту „адскую машину", что¬бы понять, что это не дело рук революционеров. Так грубо и не¬умело повести дело могли только дружинники СРН. По понятным причинам, высказать это открыто я не мог. А потому, когда Вит те, присутствовавший при осмотре, спросил меня: кто, по мое¬му мнению, мог быть автором этого покушения? — я ответил ему: не знаю, — правда, прибавив: — во всяком случае, это не револю¬ционеры...
Вечером я сделал доклад Столыпину, не скрыв от него, что все это является грубой проделкой СРН. Столыпин был возму¬щен:
— Это настоящее безобразие, говорил он. — Эти люди совер¬шенно не понимают, в какое трудное положение они ставят меня, все правительство. Пора принимать против них решительные меры.
Но уже очень скоро выяснилось, что о решительных мерах не может быть и речи. При дворе к покушению отнеслись совсем по иному, многие влиятельные люди там злорадствовали. Да и общее отношение к Союзу Русского Народа там становилось все более положительным. Дворцовый комендант Дедюлин, назначенный на это место после смерти Трепова как человек не политический, питал большую симпатию к СРН. Именно через его посредничест¬во устраивались аудиенции у Государя доктору Дубровину и дру¬гим деятелям СРН. Активную поддержку последнему оказывали и многие крайне правые сановники, из числа находившихся в оппо¬зиции к Столыпину. Все они с лучшей стороны аттестовали эту ор¬ганизацию перед царем. В этих условиях расследование о поку¬шениях правых на графа Витте, производимое судебными властями, велось с таким расчетом, чтобы никаких нитей найти нельзя бы¬ло. А печать СРН после этого покушения писала, что Витте сам на себя устроил это покушение, чтобы таким путем обратить на себя внимание.
Выяснению дела не помогло даже убийство Казанцева, аген¬та московского Охранного отделения. Его труп был найден в июне 1907 на одной из окраин Петербурга. Имевшиеся при нем доку¬менты устанавливали его личность, а также его несомненную при¬частность к подготовке нового покушения на Витте. Он привез из Москвы динамит, которым должна была быть заряжена бомба, предназначавшаяся для Витте. В записной книжке Казанцева име¬лись адреса конспиративных квартир московского Охранного от¬деления. Не было сомнений, что и динамит получен оттуда же и что все предприятие организовано с ведома начальника этого отде¬ления, полковника Климовича. Все эти данные были мною собра¬ны и препровождены в Департамент Полиции, где они и были похо¬ронены. После смерти Лауница московское Охранное отделение ста¬ло центром боевых предприятий СРН вообще. В Москве был убит член Второй Государственной Думы Иоллос. Но агенты Москвы раскидывали свою деятельность не только на Петербург и Моск¬ву, но и на провинцию. Так, помню, мне пришлось установить, что ими было организовано и убийство депутата Караева в Екате-ринославе.
Надо сказать, что в Москве вообще царили особые нравы. Характерен в этом отношении запомнившийся мне эпизод, связан¬ный с покушением на Курлова. Однажды, зимой 1905-06 года, агент московского Охранного отделения, известная впоследствииЖученко, сообщила своему начальству, что ей поручено революцион¬ной организацией доставить бомбу в Минск для покушения на мин¬ского губернатора Курлова, и просила дать указания, как ей быть. Начальник отделения полковник Климович и его помощник фон-Коттен решили, что бомбу она должна отвезти по назначению, но в таком виде, чтобы она не могла взорваться. Фон-Коттен, бывший артиллерист, сам вынул детонатор из бомбы, после чего Жученко отвезла ее в Минск. Неудивительно, что брошенная бомба не взо¬рвалась, хотя попала Курлову, кажется, в голову. Бросивший бом¬бу революционер был схвачен и повешен. Все эти подробности я слышал впоследствии лично от фон-Коттена. Я указал ему на недо¬пустимость таких действий со стороны Охранного отделения, но он
в ответ только засмеялся...
Смерть Лауница, может быть, замедлила конфликт между Сто¬лыпиным и крайними правыми, который постепенно нарастал, — но во всяком случае она его не приостановила. Особенно обостри¬лись отношения в период Второй Государственной Думы. В то вре¬мя как Столыпин, распуская антигосударственную Вторую Думу, стремился создать на ее месте такую Думу, которая поддержала бы его в работе по преобразованию страны, — Союз Русскою На¬рода под руководством Дубровина стремился вообще к полному уничтожению всяких представительных учреждений в России. Для того чтоб противодействовать Столыпину и добиться своей мак¬симальной цели, Дубровиным, между прочим, была организована особая депутация к царю во главе с известным впоследствии иеро¬монахом Илиодором. В эту депутацию входило 10-12 человек,.жи¬телей Царицына и прилегающих к нему местностей с Волги. При¬быв в Петербург, они заявились ко мне с рекомендацией от Дуб¬ровина. Имя Илиодора мне. было знакомо. О нем очень хорошо отзывался Лауниц, считавший его талантливым, патриотическим агитатором. Поэтому я с большим интересом познакомился с ним лично. Он произвел на меня впечатление фанатика, почти нервно¬больного человека: худой, кожа да кости, с небольшой реденькой черной бородкой, с блестящими глазами, горячей речью. В разго¬воре он все время сбивался на тон оратора, пересыпая свою речь цитатами из Священного Писания. Он несомненно должен был им¬понировать нервным людям, но на спокойного и рассудительного человека он не мог произвести большого впечатления. Меня он старался убедить в том, что игра с Государственной Думой опасна, что ее надо уничтожить и твердо держаться старого догмата о боже¬ственном происхождении царской власти, ни в чем не отступая от этого принципа. Даже сам царь, говорил он, не имеет права изменить этот основной закон. Уходя, он должен сдать свое царство та¬ким, каким его получил при вступлении на трон. Именно для это¬го и приехал Илиодор в Петербург, чтобы добиться аудиенции у царя и убедить его отклонить все новшества и вернуться к поло-
жению, существовавшему до 1905 года. Государственную Думу Илиодор ненавидел с бешеной злобой и совершенно серьезно гово¬рил о том, что нужно бросить бомбу в левую часть Государствен¬ной Думы.
Если в общем Илиодор произвел на меня отрицательное впе¬чатление, то от спутников его я вынес впечатление прямо отталки¬вающее. Все они, земляки Илиодора, принадлежали буквально, я не преувеличиваю, к оборванцам. Некультурные, малограмотные люди. Так как в столице им негде было жить, а Дубровин просил меня их приютить, я отвел для них несколько свободных камер при Охранном отделении и за счет отделения кормил их. Помню, мне было жалко отпустить им рацион в размере, обычно отпус¬каемом арестованным: для последних брали обед в ресторане по 1 рублю на человека; для членов этой делегации я ассигновал по 30 копеек на харчи.
Обо всем этом я, конечно, доложил Столыпину, сделав вы¬вод, что эту депутацию ни в коем случае нельзя близко подпус¬кать к царскому дворцу. Столыпин вполне согласился со мной и заявил, что этих людей надо просто услать из столицы. Я взялся устроить это мирным способом. Делегации дали прожить несколь¬ко дней в Петербурге. Я приставил к ним одного из моих поли¬тических надзирателей, который водил их в Петеропавловскую крепость, показывал разные церкви и прочее. Потом дней через пять выдали им деньги на дорогу и-препроводили на вокзал. Де¬путаты были даже благодарны и просили провожавшего их надзи-. рателя особо благодарить меня за прием. Илиодора в их числе не было. Он ко мне больше не являлся. Я слышал, что он поселился у архимандрита Феофана, тогда ректора петербургской Духовной
академии.
Эта депутация была началом большой кампании, которую пытался развернуть СРН в пользу изменения основных законов и уничтожения Государственной Думы. В период между Второй и Третьей Государственной Думой, когда измененный избирательный закон дал возможность государственно настроенным элементам бо¬роться против засилия левых, мне пришлось много раз встречать¬ся с Дубровиным и вести с ним разговоры на политические темы. Помню, однажды он заявил мне, что если бы СРП принял участие в выборах в Первую и Вторую государственную Думы, то состав Думы был бы однороден, так как вес члены Государственной Ду¬мы принадлежали бы к СРН. Но СРН участвовать в выборах не мо¬жет, так как считает Государственную Думу противозаконным уч¬реждением. Как верный монархист, говорил Дубровин, я не имею права своим участием санкционировать существование этого сбо¬рища, посягающего на неограниченные права монарха. Между про¬чим, в заключение этой нашей беседы я высказал предположение, недалекое от истины, — что СРН, по всей вероятности, не прини-мает участия в выборах потому, что у Союза нет лозунгов, могу¬щих привлечь к себе население, и отсутствуют интеллигентные си¬лы, необходимые для ведения предвыборной агитации.
В процессе этих разговоров мои отношения с Дубровиным не¬сколько улучшились, — правда, очень не надолго. Причиной наше¬го окончательного разрыва был следующий эпизод. СРН суще¬ствовал на деньги, получаемые от правительства и официальными, и неофициальными путями. В 1906-07 годах много денег отпу¬стил Союзу Столыпин, кажется, через товарища министра внут¬ренних дел Крыжановского. Летом 1907 года, когда отношения между Столыпиным и СРН начали портиться, в выдачах произошла заминка. Тогда Дубровин обратился ко мне с просьбой о посред¬ничестве. Я ему прямо сказал, что я хотел бы ему помочь, но не знаю, как я могу это сделать, когда газета Дубровина „Русское Знамя", не стесняясь, ведет резкую кампанию против Столыпина? Дубровин начал уверять меня, что все это одно недоразумение. Все объясняется отсутствием у него времени. Если бы он это знал, он читал бы все статьи и никогда бы их не пропустил. Я поставил прямым условием моего заступничества обещание Дубровина пре¬кратить нападки на Столыпина. Дубровин такое обещание дал, по¬клявшись перед иконой. Мой разговор со Столыпиным на эту тему не принадлежал к числу особенно приятных. Он не хотел давать денег и говорил, что плохо верит в клятву Дубровина. В конце концов он уступил и распорядился о выдаче 25 тысяч рублей. День¬ги были выданы, а буквально на следующий день я прочел в „Рус¬ском Знамени" одну из наиболее резких статей, направленную про¬тив Столыпина, какие когда-либо в этой газете появлялись. Я не¬медленно вызвал Дубровина и осыпал его упреками. „В какое положение вы меня ставите? Ведь вы же перед иконой клялись", — напал я на него. У Дубровина был очень сконфуженный вид. Глаза у него. бегали, и на икону, на которую я все время указы¬вал, он смотреть упорно избегал. А по существу он повторил опять старые оговорки о том, что он статьи не читал, что напечатана она без его ведома и прочее. Я сказал ему пару неприятных фраз, и с тех пор он уже у меня не был.
Столыпин после введения избирательного закона 3 июня был в чрезвычайно активном и бодром настроении. Наконец-то, гово¬рил он, будет созвана работоспособная Государственная Дума и обеспечено в ней правительственное большинство. Такую Госу¬дарственную Думу следует всемерно укреплять. В сущности, Сто¬лыпин и в период первых двух Дум никогда не переставал подчерки¬вать, - и это простить ему не могли сторонники СРН, — что он не против представительных учреждений вообще, а только против дан¬ного несбаллансированного состава Думы. Он являлся решитель¬ным противником всяких, обильно возникавших тогда планов о полном уничтожении правительственных учреждений в России. Мне
приходилось не раз в беседах с ним выслушивать его мнение, что для России институт Государственной Думы очень нужен и что рус¬ские порядки во многом необходимо перестроить на новый лад. Ко¬гда начала функционировать Третья Государственная Дума, Столы¬пин искренне стремился работать вместе с нею и старался поддер¬живать хорошие личные отношения с лидерами думских фракций. Большинство в новой Государственной Думе принадлежало к партии Союза 17 октября. Левый фланг Государственной Думы, куда вхо¬дили социал-демократы и трудовики, был незначителен. Партия конституционалистов-демократов устами своего лидера П.Н. Милю¬кова пыталась в общем отмежеваться от всякой связи с револю¬ционными и социалистическими течениями. Одним словом, в Думе складывалось большинство консервативное, благожелательное пла¬нам Столыпина. Из руководящих представителей думского боль¬шинства Столыпин особенно высоко ценил председателя союза 17 октября А.И. Гучкова, который бывал у него по два раза в неде¬лю. СРН по вышеизложенным соображениям не принял участия в выборах и продолжал по-прежнему свою кампанию против Столыпи¬на и против Государственной Думы, которую Столыпин защищал. В центре государственных задач того времени стояла аграрная проблема, которую Столыпин хотел решить путем наделения кре¬стьян землею при посредстве Крестьянского Земельного Банка и превращения их таким образом в мелких собственников. Аграр¬ная программа Столыпина, получившая выражение в законе 9 но¬ября 1906 года, вызвала весьма различное и часто враждебное отношение к себе в разных кругах общества. Прежде всего при¬шлось преодолевать сопротивление великокняжеских кругов,
высказавшихся против отчуждения кабинетских и удельных земель. Государь поддерживал в этом вопросе Столыпина и лично гово¬рил в его пользу со всеми великими князьями. Упорнее других сопротивлялся великий князь Владимир Александрович, не сда¬вавшийся на убеждения царя. По указанию царя, Столыпин лич¬но повидал великого князя и доказал ему, насколько проектируе¬мая аграрная реформа необходима. Великий князь с доводами Сто¬лыпина в конце концов согласился.
До издания закона Столыпин стремился выяснить и отноше¬ние к нему думских и внедумских групп. По собранным тогда све¬дениям, революционные партии видели в столыпинской реформе явную угрозу развитию революционного движения среди крестьян¬ства. Социалисты-революционеры, например, считали, что разру¬шение крестьянской общины и разрешение свободного выхода из нее означает потерю основного базиса для социалистической пропа¬ганды в деревне. Превращение крестьян в собственников укрепит существующий государственный строй и ослабит шансы революции. Кадетская партия имела свой собственный проект аргарной рефор¬мы, допускавший принудительное отчуждение, хотя и по справед-ливой оценке, частновладельческих и государственных земель в пользу крестьян; — и также высказывалась против проекта Сто¬лыпина. Тогда принудительное отчуждение земель, и в форме, пред¬лагаемой партией к-д, казалось с государственной точки зрения аб¬солютно неприемлемым, как нарушение принципа собственности.
По иным соображениям высказался Союз Русского Народа против аграрного проекта Столыпина. Дубровин видел в крестьян¬ской общине один из самых надежных устоев самодержавного строя. Проведение столыпинских проектов выгодно, мол, только жидомасонам, стремящимся поколебать самодержавный строй.
В результате всей этой разноголосицы, царившей в русском обществе, аграрный закон Столыпина, хотя и прошел в Государ¬ственной Думе, но начавшаяся против него слева и справа агитация сделала свое дело, затормозила его проведение в жизнь и умалила его благотворное значение. Достаточно сказать, что к 1917 году не более 30% крестьян оказались собственниками, остальные же не пожелали выйти изш общин, и тем создалась благоприятная почва для революции.
Я упоминал уже о той кампании, которую систематически ве¬ли против Столыпина как деятели СРН, так и близкие к этой орга¬низации отдельные сановники и придворные. Имея довольно сво¬бодный доступ к Государю, они пользовались аудиенциями, чтобы подвергать критике политику Столыпина и вызвать недоверие к его начинаниям. Они указывали Государю, что популярность Столы¬пина растет в ущерб популярности самого Государя. Охваченные завистью к крупной государственной роли, которую уже к концу Второй Государственной Думы начал, по общему признанию, иг¬рать Столыпин, они не останавливались перед тем, чтобы умалить его заслуги в прошлом и извратить события даже совсем недавне¬го времени. Так, с одной стороны, уверяли Государя, что никако¬го революционного движения в России и не было, и что поэтому Столыпин никакой революции не подавлял и не мог подавлять. Напротив, небольшие революционные вспышки, бывшие в стране, объяснялись только недопустимой слабостью власти. Но, с другой стороны, Государю говорили, что Столыпин проявляет и до сих пор крайне опасный либерализм, что Третья Государственная Ду¬ма, которую он так отстаивает, представляет собой чисто-револю¬ционное учреждение и что Россия стоит накануне новой револю¬ции, которая грозит все смести.
Чтобы убедить царя в необходимости уничтожить Думу, Дуб¬ровин организовал целый поход СРН против Столыпина. В самом начале Третьей Государственной Думы все провинциальные отде¬ления СРН, по указанию Дубровина, начали посылать царю верно¬подданнические телеграммы с просьбой об уничтожении Государст¬венной Думы. Об этих телеграммах я узнал от Столыпина, возвра¬щаясь с ним как-то из Царского Села. По-видимому, Столыпину
пришлось выдержать нелегкую борьбу, потому что он был взвол¬нован и не скрыл своего раздражения, говоря о СРН и его телеграм¬мах. Я предложил ему произвести в провинции проверку этих те¬леграмм и их отправителей. Столыпину идея эта понравилась, и я немедленно отправил телеграфный запрос во все жандармские и Охранные отделения с просьбой дать точную справку об организа¬циях СРН вообще, и специально о тех лицах, которые подписали указанные телеграммы. Ответы были получены больше, чем из 100 пунктов. В большинстве они были прямо убийственны для СРН: Состав отделов и подотделов СРН обычно не превышал "10-20 чело¬век. Руководителями же были часто люди опороченные, проворо¬вавшиеся чиновники или исправники, выгнанные за взятки со служ¬бы; некоторые до настоящего времени стояли под судом и след¬ствием. На основании полученных телеграмм я составил справку и передал ее Столыпину. Он был рад получить такой материал — и не замедлил представить его царю. На царя собранные сведения, по-видимому, произвели впечатление, во всяком случае на неко¬торое время.
Третья Государственная Дума, между прочим, по предложе¬нию Столыпина, вынесла постановление, осуждающее политический террор. По этому поводу говорили, что такое постановление, вы¬несенное Столыпинской Думой, не пользующейся доверием наро¬да, не имеет никакого значения. Очевидно, что те, кто так гово¬рил, не знали или не поняли, что тут речь идет также о террористах справа, находивших себе прибежище в монархической организации Союза Русского Народа.