Архив: Диспуты, дискуссии, полемика [3911953]

Дей Мазаев
ПРЕЛОМЛЕНИЕ ХЛЕБА У БАПТИСТОВ
Мне доставлен листок 8-й, изданный Царицынской Миссионерской комиссией, озаглавленный «Преломление хлеба у баптистов».
В виду того, что этот листок в огромной массе распространяется, и в виду того, что он меньше говорит против баптистов, а больше против первоначального установления преломления хлеба Христом и апостолами, я почел своей обязанностью возвысить свой голос, не с тем конечно, чтобы нападать и критиковать учение на этот счет православной церкви, а с тем только, чтобы показать читающей публике тех ревнующих не по рассуждению лиц, которые, воображая себя защитниками православной церкви, оказывают этой церкви поистине медвежью услугу.
«22 Февраля, в воскресенье, — пишет неизвестный автор листка, — я присутствовал при тяжелом, тяжелом до боли для чувства православного христианина обряде «преломления хлеба» у сектантов — баптистов. Тяжело присутствовать при совершении этого обряда потому, что сознаешь, что совершение его построено, во-первых, на заблуждении простого народа и, во-вторых, на извращенном толковании слова Божия».
«Начинается, — говорит автор ниже, — «преломление» или баптистское причащение: пред сидящими на скамейках баптистами является их «пресвитер», входит на возвышение и становится перед столом (лицом к народу), на котором лежит в стеклянном блюде булка, стоит чистая стеклянная ваза и графин с красным вином. Что может сказать сердцу верующего эта булка и этот графин с вином?»
«Но вот баптист-пресвитер, кончив свою речь, берет булку, разламывает ее на мелкие кусочки, кладет их в блюдо, и подает сначала мужчинам, а потом женщинам; берет затем графин с вином, наливает в вазу и также подает мужчинам; вновь, после мужчин, наливает и подает женщинам. Где же причащение Тела и Крови Господних, которое повелел Господь совершать в Его воспоминание (Лук. 22, 19)? Вместо Тела и Крови Христовых пресвитер-баптист подает хлеб и вино»...
Вот это все, от чего бедному автору листка было «тяжело до боли», и на нас теперь лежит своего рода обязанность выяснить, — есть ли в этом баптистском преломлении хлеба хоть что-нибудь такое, что у людей благомыслящих и знакомых со Словом Господним могло бы действительно вызвать если и не «тяжелое до боли», то хот сколько-нибудь обидное для христианского сердца чувство.
Прежде всего я считаю долгом заявить, что свидетельству автора в том, что при виде совершаемого баптистами преломления хлеба он испытывал это «тяжелое до боли» чувство, я вполне верю и нисколько в этом не сомневаюсь, но, зная, что эти чувства могут быть испытываемы по двум различным причинам, я считаться с ними не спешу. Дело в том, что тяжелые чувства могут у человека являться и потому, что он видит в совершении преломления хлеба искажение того порядка, который мы находим в Слове Господнем и который для всех христиан строго обязателен; и такие же, если не более, тяжелые чувства человек может испытывать и тогда, когда он, не имея никакого познания относительно совершения первоначального преломления хлеба, совершенного Самим Господом и подробно описанного Его учениками, видит в совершаемом баптистами преломлении хлеба лишь несогласие с тем порядком, какой он привык наблюдать в православной или какой другой церкви, и который он, сам не зная почему, привык считать вполне правильным. А потому, если нам укажут и докажут, что совершаемое нами преломление хлеба противоречит свидетельству на этот счет Слова Господня, то мы это заявление непременно примем к сведению и непременному исполнению. Если же нам будут указывать на то, что совершаемое нами преломление хлеба не согласно с католическим, лютеранским или чьим-либо другим, то такого заявления мы принять не можем и согласовывать наш порядок преломления хлеба с чем-либо иным, кроме слова Господня, ни за что не станем.
Следовательно, весь разговор в данном случае сводится к следующему: согласно ли то баптистское преломление хлеба, на котором присутствовал почтенный автор листка и которое он так подробно описывает, со Словом Господним или нет? — Если окажется, что это преломление хлеба баптистов со Словом Божиим не согласно, то и мы присоединимся к автору и будем вместе с ним скорбеть о «заблуждении простого народа», или же, если окажется, что это баптистское преломление хлеба со Словом Божиим согласно, то поскорбим хоть немного о невежестве самого автора.
Обращаясь к свидетельствам Священного Писания, мы должны быть прежде всего особенно благодарны Господу, что Он, проницал все глубины и видя все сокрытое во мраке грядущих веков, и как бы предвидя, что лживая трость книжника и дерзкая рука человека могут со временем внести в священную простоту Его установлений нечто свое и тем исказить или их внешний порядок, или внутренний смысл и значение, позаботился сохранить Свои установления неповрежденными на все дни «доколе Он прийдет», и внушил одному из двенадцати апостолов Своих и трем из четырех евангелистов подробно изложить на страницах Священной Книги порядок совершения святой Господней вечери, — первого преломления хлеба так, как это совершил Сам Господь, — так что у нас имеются на этот счет яснейшие и авторитетнейшие данные, и у нас, следовательно, ни недоразумениям, ни сомнениям не остается никакого места.
Один из двенадцати, «избранный не человеками и не чрез человека, но Иисусом Христом и Богом Отцем», — так по этому поводу говорить: «Ибо я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус, в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб, и, возблагодарив, преломил и сказал: примите, ядите, сие есть тело Мое, за вас ломимое: сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей крови, сие творите, когда только будете пить в Мое воспоминание» (1 Кор. 11, 23—25).
Принимая во внимание, во-первых, что это писал «избранный сосуд» — Апостол Павел и, во-вторых, что он «передал» это Коринфянам не как нечто свое, а лишь как «принятое» им от Самого Господа, мы могли бы считать этого уже достаточным и перейти к сравнению описанного Павлом порядка с порядком, практикующимся у баптистов, но так как еще при апостолах появилось много лжепророков и лжеучителей, которые смущали и колебали души учеников и всячески старались «превратить благовествование Христово», и так как их отдаленные потомки живут и в наши дни и продолжают злое дело своих отцов или утверждая, что никакого преломления хлеба совсем не нужно и что все это надобно понимать духовно, или же вводя вместо хлеба и вина какие-то облатки, и так как, наконец, все эти христиане, совершающие преломление хлеба на разные лады, одинаково утверждают, что они приняли это от Самого Господа, то, чтобы быть последовательными и чтобы избегнуть обвинения в пристрастии, мы должны будем проверить и все сказанное Апостолом Павлом, и убедиться, согласно ли «переданное» им Коринфянам с «принятым» учениками от Самого Господа.
Обращаясь к евангелистам, мы видим, что Марк говорит: «И когда они ели: Иисус, взяв хлеб, благословил, преломил, дал им и сказал: примите, ядите; сие есть тело Мое» (14. 22), Матфей пишет: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил, и раздавая ученикам, сказал: примите, ядите; сие есть тело Мое» (26, 2()), у Луки читаем: «И, взяв хлеб, и благодарив, преломил, и подал им, говоря: сие есть тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание» (22, 19).
Это о хлебе, теперь о чаше. Матфей пишет: «И, взяв чашу и благодарив, подал им, и сказал: пейте из нея все» (26, 27); Марк пишет: «И взяв чашу, благодарив, подал им: и пили из нея все» (14, 23); Лука передает: «Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть новый завет в Моей крови, которая за вас проливается» (22, 20). — Итак, совокупное свидетельство трех евангелистов является со свидетельством Апостола Павла не только в общих чертах, а и в мельчайших подробностях вполне согласным и, что особенно для нас важно, все эти четыре свидетельства согласно удостоверяют, что Иисус, взяв хлеб и благодарив, преломил его, так что хотя мы не можем утверждать, что была ли это булка или была ли это просфора, но одно несомненно, что это был хлеб и что этот хлеб не был разрезан ножом и не был раздроблен копьем или каким-либо иным специально для сего изобретенным орудием, а был просто преломлен руками. Причем из слов Матвея: «раздавая ученикам», можно заключать, что, преломляя хлеб, Иисус не разломил его только надвое, но что Он разделил его на несколько частей или — как выражается автор листка, — на «мелкие кусочки» и преподал каждому из учеников отдельно.
Так же и относительно вина; хотя мы не знаем, что вино, прежде чем оно оказалось в чаше, было ли в графине или в каком другом сосуде, как не знаем и того, какую форму имела та чаша, форму ли вазы или какую другую, но одно знаем, что чаша была подана ученикам не вместе с хлебом, а отдельно от него, и что ученики пили не со лжицы, а прямо из чаши, и знаем также, что это первое преломление хлеба — эта святая вечеря была совершенно чужда излишней пышности и ненужной таинственности, и совершалась открыто на глазах всех учеников. И я уверен, что если кто вполне уяснит себе священный порядок этого первого преломления хлеба, как его ученики приняли от Самого Господа и как его впоследствии Апостол Павел передал Коринфской церкви, и если он сравнит этот порядок с порядками любой из христианских церквей нашего времени, где преломление хлеба совершают или в виде сухих облаток, или в виде хлеба и вина, смешанных вместе и преподаваемых лжицей, и хорошенько всмотрится в описанный автором листка порядок преломления хлеба у баптистов, то, во-первых, он убедится, что из всех христиан одни только баптисты преподают преломление хлеба правильно, строго соблюдая во всех подробностях первоначальный порядок, а во-вторых, ему будет «тяжело до боли» видеть, что масса христиан по имени, проживши большую часть своей жизни, ни разу не видели совершения святой вечери в ее настоящем виде, и что они не имеют даже и самых слабых познаний свидетельств на этот счет Слова Господня и, — от души пожалеет о заблуждении «простого народа» вообще и почтенного автора листка в частности... или, пожалуй, в особенности.
Выше я приводил, что автор листка, увидев баптистское преломление хлеба, с негодованием воскликнул: «Где же причащение тела и крови Господних, которые повелел Господь совершать в Его воспоминание? Вместо тела и крови Христовых пресвитер-баптист подает хлеб и вино»... Теперь же, после того, как мы выяснили первоначальный порядок святой вечери, и после того, как мы убедились, что баптистское преломление хлеба есть точнейшая во всех мельчайших подробностях копия той первоначальной святой вечери, которая так просто была Христом совершена и которая так ясно была евангелистами описана, думаю всякий допустит, что автор листка при его невежестве мог бы как раз также «тяжело до боли» чувствовать себя и при совершении святой вечери Самым Господом и как раз также мог с негодованием воскликнуть: «Где же причащение тела и крови Господних?», ибо и там, как и у баптистов, он не увидел бы ничего больше, как хлеб и вино...
Удивительно. Сколько раз мне приходилось совершать преломление хлеба и почти всегда ко мне подходит или католик, или лютеранин, или еще кто и обязательно спрашивает: «Позвольте, у вас это совершается совсем не так, как у нас, — почему это?» Я обыкновенно отвечаю, что мы, баптисты, свято держимся слова Господня и того первоначального порядка святой вечери, который там подробно изложен и радуемся, что всякому можем отвечать, что мы исполняем это как раз так, как Апостол Павел передал это Коринфской церкви и как раз так, как это Апостол Павел сам принял от Самого Господа.
Тогда совопросник с этого вопроса переходит на другой и спрашивает: «А скажите, от кого же приняли мы совершать преломление хлеба в виде сухих облаток?» или: «Кто же передал нам, чтобы принимать хлеб и вино не отдельно одно от другого, а то и другое вместе?» На этот последний вопрос я отвечаю, что я по заповеди Апостола Петра считаю себя обязанным и готовым дать ответ лишь в моем уповании, и этот ответ я даю, что же касается чужих упований, то я ответа давать не обязан и не могу и обыкновенно всем таким совопросникам советую обратиться к своим ксендзам, пасторам или священникам, попросить объяснения у них.
(Из журнала «Баптист», № 13, 1911 г.)

Родился в 1855 г. в семье зажиточных молокан в с. Нововасильевке Таврической губернии (ныне Запорожская обл., Украина). В 1867 г. семья Мазаевых переселилась в вольные степи Кубани и занялась овцеводством. Образование Дея было посредством приглашаемых на дом учителей. С ранней юности он читал Библию, которая была настольной книгой в каждом молоканском доме. Молоканин пАлюбому знал за предания и за Писание.
Приведу действительный пример. Он был одним из 40 кандидатов по избранию в Государственную Думу от Северного Кавказа... Избрание происходило в г. Новочеркасске ... Перед голосованием каждый кандидат должен был изложить свои взгляды на управление государством ... Речь его была до того сильна, что все просто затаили дыхание, и после его речи атаман с чиновниками и кандидатами удалились на совещание. Единогласно выбор пал на Мазаева, но тут им было сказано кое-кем: "Боже сохрани выбрать Мазаева, такой ум его и в председатели Думы заведёт, а потом и министром сделает. Что тогда будет? Мы ведь не можем оказаться под влиянием баптистов". Мазаев не был избран. Его часто приглашали в разные важные комиссии, как овцеводческую, а также экспертом на Всероссийских выставках. Был награждён за свои заслуги перед народом (вывел высокопродуктивную овцу Л. К.) званием почётного гражданина ...
Как никто другой, он умел мудро вести беседы на многолюдных диспутах с православными миссионерами. Вероятно, только его особое общественное положение как почётного гражданина России сдерживало чиновников и духовенство от репрессивных мер против него в дореволюционное время. Но приближалась революция, а с нею и трагические бедствия, выпавшие на долю Д. И. Мазаева.

Ин.3:4 Глагола к Нему Никодим: како может человек родитися стар сый; еда может второе внити во утробу матере своея и родитися; Видите, как говорит смешно человек, подчиняющий духовное собственным понятиям; он находится как бы в бреду и опьянении, как скоро начинает сказанное исследовать более, нежели сколько угодно Богу, а не принимает в простоте веры. Он слышит о духовном рождении, но не думает о духовном, а низводит сказанное до уничижения плоти, и столь великое и высокое учение подводит под естественный порядок вещей. Вот почему он выдумывает вопросы и смешные недоумения. Потому-то и Павел говорит, что душевен человек не приемлет яже Духа Божия (1 Кор. 2, 14). Впрочем, Никодим и после этого соблюдает уважение ко Христу: не стал смеяться над словами Его, а только, считая дело невозможным, молчал. Два предмета были ему непостижимы: такое рождение и Царствие. У иудеев никогда не было слышно даже названия такого рождения и такого Царствия. Впрочем, Никодим пока останавливается на первом, так как этот предмет наиболее поразил его ум.
Ин.3:5 Отвеща Иисус: аминь, аминь глаголю тебе: аще кто не родится водою и Духом, не может внити во Царствие Божие:
[...]Вот что этим Он дает разуметь: ты считаешь это невозможным; а Я говорю, что это очень возможно, даже и необходимо, и иначе спастись невозможно. А необходимое Бог соделал для нас и удобным. Рождение земное есть рождение по плоти, от персти, а потому для него и заграждено все небесное, потому что, что общего между землею и Небом? Но другое рождение, как рождение от Духа, удобно отверзает нам небесные врата. Слышите вы все, чуждые просвещения [То есть таинства Святого Крещения]: ужаснитесь, возрыдайте! Страшна эта угроза, страшно определение! Невозможно, говорит Христос, тому, кто не родится водою и Духом, войти в Царствие Небесное, потому что он еще носит одежду смерти, одежду проклятия, одежду тления, – еще не получил знамения Господнего, он еще не свой, а чужой: не имеет условленного в Царстве знака. Аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Небесное. Но Никодим и этого не понял. Нет ничего хуже, как подвергать духовные предметы умствованиям. Это и не допустило Никодима представить себе что-либо великое и возвышенное. Но для того мы и называемся верными, чтобы, оставляя немощь дольних помыслов, восходили на высоту веры и в ее учении полагали свое высшее благо. Если бы так поступил Никодим, то дело не представилось бы ему невозможным. Итак, что же Христос? Отклоняя его от такого пресмыкающегося долу образа мыслей, показывая, что не о плотском рождении Он беседует, Христос говорит: аще кто не родится водою и Духом, не может внити в Царствие Небесное. Он говорил это, желая угрозою привлечь Никодима к вере, – убедить, чтобы он не признавал этого дела невозможным, и стараясь отвлечь его от предположения в этом деле плотского рождения. Никодим, говорит Он, Я говорю о другом рождении. Для чего же ты склоняешь речь к земле? Для чего это дело подчиняешь естественным законам? Рождение это выше естественного рождения и не имеет ничего общего с вашим. Хотя называется рождением и то и другое, однако, при общем наименовании, они различаются на деле. Отстань от общепринятых понятий; Я ввожу в мир иное рождение; Я хочу, чтобы люди рождались иным образом; Я пришел с необычайным способом создания. Вначале Я создал человека из земли и воды, но это создание оказалось негодным, этот сосуд разбился; затем Я уже не хочу творить из земли и воды, а от воды и Духа. А если кто спросит: как от воды? – спрошу и я: как от земли? Как брение преобразовалось в различные виды? Каким образом из вещества однородного (земля ведь одна) произошли творения различные и разнообразные? Откуда кости, нервы, кровеносные и сухие жилы? Откуда перепонки, кровяные сосуды, хрящи, оболочки, печень, селезенка, сердце? Откуда кожа, кровь, слизь, желчь? Откуда столько отправлений? Откуда разнообразие цветов? Это – не из земли и не из брения. Каким образом земля, принимая семена, произращает их; а плоть, та же земля, принимая семена, подвергает их гниению? Как земля бросаемые в нее семена питает; а плоть питается ими, но не питает их? Например: земля, принимая воду, производит вино, а плоть, часто принимая вино, обращает его в воду. Итак, откуда видно, что тело происходит из земли, тогда как земля, как я сказал, имеет свойства, противоположные телу? Умом я постигнуть этого не могу, принимаю только верою. Если же ежедневно бывающие и осязаемые дела требуют веры, тем более – дела неизреченные и духовные. Как бездушная неподвижная земля, по воле Божией, приняла такую силу, и из нее происходят такие дивные дела, таким же образом, и при действии Духа на воду, легко совершаются те изумительные и превышающие разум дела.
Итак, не оставайся в неверии потому только, что ты не видишь этого. Ты не видишь и души, однако ж веришь, что у тебя есть душа и что она нечто другое, а не тело. Но Христос вразумляет Никодима не этим, а другим примером. Хотя душа и бестелесна, однако ж Он не указал на нее потому, что Никодим имел еще слишком грубые о ней понятия. Но Христос приводит в пример нечто другое, что не имеет ничего общего с грубостию тел, но и не возвышается до природы существ бестелесных. Это – движение ветра. Прежде всего Он начинает с воды, которая тоньше земли, но грубее ветра. Как в начале в основание (творения) положена была земля, все же дело принадлежало Создателю, так теперь в основание полагается вода, а все дело (возрождения) принадлежит благодати Духа. И тогда – бысть человек в душу живу, ныне же в дух животворящ (1 Кор. 15, 45). Но различие между тем и другим велико. Душа не сообщает жизни другому существу; а Дух не только живет Сам по Себе, но сообщает жизнь и другим существам. Так Апостолы и мертвых воскрешали. Тогда, уже по совершении творения, наконец был создан человек; а ныне, напротив, новый человек творится прежде новой твари: сперва он рождается, а потом уже мир преобразуется. И как в начале (Бог) создал человека всецелым, так и ныне всецело образует его. Но тогда он говорил: сотворим ему помощника (Быт. 2, 18), а здесь – ничего подобного. Приявший благодать Духа может ли нуждаться в другом каком-либо помощнике? Принадлежащий к телу Христову какую имеет нужду в чьем-либо содействии? Тогда сотворен человек по образу Божию; а ныне соединен с Самим Богом. Тогда Бог повелел ему обладать рыбами и зверями; а теперь вознес начаток наш превыше небес. Тогда дал для жительства рай; а ныне отверз для нас небо. Тогда человек создан был в шестой день, так как этим временем должно было окончиться и творение; а ныне – в первый день, и в самом начале, как и свет. Из всего этого ясно, что совершающееся ныне принадлежит к другой, лучшей жизни и состоянию, не имеющему конца. Первое творение – Адама – было творение из земли, а после него создание жены из ребра, потом происхождение Авеля от семени. Но мы не можем ни постигнуть, ни изобразить словом этих творений, хотя все они самые вещественные. Как же мы можем дать отчет относительно духовного рождения чрез крещение – рождения, которое гораздо выше тех? И каких можно требовать от нас соображений об этом рождении – чудном и необычайном? При совершении его предстоят и ангелы; но изъяснить способ этого дивного рождения чрез крещение не может ни один из них. Но и предстоят они, сами ничего не совершая, а только взирая на то, что совершается. Все же делает Отец, Сын и Святой Дух. Поверим же слову Божию: оно вернее нашего зрения; зрение часто и обманывается, а это слово погрешать не может. Поверим же Ему. Произведши сущее из несущего, оно, конечно, несомненно и тогда, когда говорит о естестве его. А что оно говорит? Что в крещении совершается рождение. Но если бы кто сказал тебе: как это? – загради тому уста словом Христовым, которое есть величайшее и самое ясное доказательство. Если же кто спросит: для чего употребляется вода, то спросим и мы взаимно: Для чего в начале в создание человека входила земля? Что Богу и без земли возможно было сотворить человека, это очевидно для каждого. Поэтому не допытывайся. А что вода потребна и необходима, это можешь узнать вот из чего. Однажды, когда Дух сошел, прежде употребления воды (Деян, 10, 44), Апостол не остановился на этом; но смотри, что сказал он о воде, как о веществе необходимом и не излишнем: еда воду возбранити может кто, еже не креститися сим, иже Дух Святый прияша, якоже и мы (Деян. 10, 47). Почему же нужна вода? Скажу, наконец, и об этом и открою вам сокровенное таинство. Есть несколько сокровенных причин для этого, но из многих я скажу вам пока одну. Какая же это причина? Та, что в воде символически изображается гроб и смерть, воскресение и жизнь, и все это происходит совместно. Когда мы погружаем свои головы в воду, как бы в гроб, вместе с тем погребается ветхий человек и, погрузившись долу, весь совершенно скрывается. Потом, когда мы восклоняемся, – выходит человек новый. Как легко для нас погрузиться и подняться, так для Бога легко погребсти ветхого человека и явить нового. Но это совершается трижды, чтобы ты знал, что все это совершается силою Отца и Сына и Святого Духа. А что сказанное мною не гадание, послушай только, что говорит Павел: спогребохомся ему крещением в смерть (Рим. 6, 4); также: ветхий наш человек с Ним распятся (ст. 6); или: сообразни быхом подобию смерти Его (ст. 5). Но не только крещение называется крестом, а и крест крещением. Крещением, говорит Христос, имже Аз крещаюся, креститася (Мк. 10, 39). И в другом месте: крещением имам креститися (Лк. 12, 50). Как легко мы погружаемся и поднимаемся, так легко и Он, по смерти, когда восхотел – воскрес, или, лучше сказать, гораздо легче, хотя ради устроения некоего таинства и пробыл (в гробу) три дня.
Ин.3:6-8 Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа.
Господь, отвлекая внимание Никодима от рождения плотского, говорит: рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа - дух, то есть человек, родившийся крещением, становится духовен; ибо слово «дух» ты должен разуметь вместо: «духовный». Правда, крестившийся не делается духом божественным, но, получив Духом сыноположение, благодать и честь, удостаивается быть духовным. Видя же, что Никодим и еще смущается, говорит: не удивляйся. Потом пытается учить чувственным примером. Дух, говорит, дышит, где хочет, и голос его слышишь, однако же не знаешь его направления, потому что он неудержим и беспрепятствен и по силе природы имеет стремление во все стороны. Если говорит: «дышит, где хочет», то не потому, будто ветер имеет способность свободного выбора и желания, но потому, что хочет (как я сказал) указать на естественное его движение и неудержимую силу. Если же не знаешь, где и как дышит ветер, сей дух, подлежащий чувству, то как хочешь уразуметь возрождение от Духа Божия? Если сей дух не может быть задержан, то тем более не подчинится законам природы благодать Духа Святаго.
Ин.3:9-12 Никодим сказал Ему в ответ: как это может быть? Иисус отвечал и сказал ему: ты - учитель Израилев, и этого ли не знаешь? Истинно, истинно говорю тебе: Мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели; а вы свидетельства Нашего не принимаете. Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, - как поверите, если буду говорить вам о небесном. Никодим еще остается с иудейскою немощью; потому опять спрашивает: как это может быть? Посему и Господь, показывая ему, что он спрашивает так от простоты, говорит: ты учитель Израилев; если вспомнишь славные чудеса, совершенные в Ветхом Завете, начиная от сотворения человека и далее, именно: как он сотворен (Быт. 2, 7. 21. 22), как жена создана из ребра, как совершились знамения в Египте, как в Чермном море (Исх. 7, 8, 9, 14), как неплодные рождали (1 Цар. гл. 1) и тому подобное, если сообразишь это, как учитель Израилев, то поверишь и тому, что Я теперь говорю. Притом, Я говорю о том, что знаю и что видел, то есть знаю до точности. Ибо словом: »видели» Он обозначает не телесное зрение, но знание самое точное. Но вы свидетельства »нашего», то есть Моего, не принимаете. Господь говорит это не одному Никодиму, но простирает к целому роду иудеев, до конца оставшихся в неверии. Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, то есть если Я сказал вам о возрождении, совершающемся во крещении, и вы не приняли, но спросили: »как?» (называет сие рождение »земным», потому что оно совершается на земле во благодеяние людям, живущим на земле; хотя оно по благодати и достоинству небесное, но мы крещаемся, будучи на земле), - итак, если Я сказал о сем »земном» рождении и нашел вас не верующими, то как вы поверите, если услышите о неизреченном рождении небесном, каким единородный Сын родился от Отца? - Некоторые же под »земным» разумели пример ветра, так что речь представляется в таком смысле: если Я представил вам пример из предметов земных, и вы им не убедились, то как можете учиться предметам более возвышенным?

Особую ненависть преосвященного автора вызывают противники смертной казни: "Это люди без веры, а потому и без совести, без чести, это духовные кастраты... которые, нося образ человека, опаснее всякого зверя... и они знают, что делают, когда кричат о необходимости законопроекта об уничтожении смертной казни для подобных себе, а главным образом именно - для себя самих" (с.72-73).
Слово "свобода" он употребляет исключительно в кавычках и только с необычайной иронией: "Изволь, русский православный человек, терпеть всю эту мерзость во имя "свободы"! Ты не хочешь видеть этого кощунства? Иудеи и их приспешники принесут тебе на дом и картинку, и газету, и брошюру" (с.120). Патриотических газет вообще нет в продаже, но зато "загляните в сумку продавца, и перед вами запестрят все иудейские издания: и "Речь", и "Руль", и "Биржовки", и "Копейки", не говорю уже о "Русском (когда-то действительно русском, в котором и мне не стыдно было, напротив - почетно сотрудничать!) слове", "Современном слове" и т.д." (с.232). На этой же странице: "Иудеи, прикрываясь заманчивым для недалеких людей словом "свобода", захватили в свои цепкие руки печатное слово... точь-в-точь как содержатели буфетов: или ешь скоромное, или голодай в дороге. И это называется у нас свободою печатного слова! О, конечно, свобода - свобода злу, свобода отравлять русских людей, свобода издеваться над ними".
Со свободой необходимо бороться: "Так называемые либеральные идеи имеют свойство распространяться подобно эпидемической заразе" (с.419). Эта эпидемия, с точки зрения владыки Никона, дает знать о себе и внутри Церкви: "Наши маленькие лютеры... заговорили о необходимости церковных реформ, вошли в моду обновленческие идеи... обычные либеральные фразы, что Церкви "нужна свобода, нужна как воздух для легких, без нее жизнь церковная гаснет и замирает"... и все это печатается в самой распространенной газете" (с.420-421).
Я бы не стал занимать столько места цитатами из книги архиепископа Никона "Православие и грядущие судьбы России" (издание Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1995), если бы его высказывания и вообще в целом его концепция православной веры не совпадала практически слово в слово с тем, что можно сегодня прочитать на эту же тему в газетах "Советская Россия", "Завтра", "Правда" и в других коммуно-патриотических изданиях. Именно слово в слово. И это не может не тревожить нормального человека. Тогда, на рубеже XIX и XX веков, и его бесконечные публикации, и литературная деятельность менее заметных писателей его круга не просто отпугнули, а навсегда оттолкнули от Церкви Христовой и молодежь, и университетскую профессуру, и вообще мыслящих и, главное, добрых людей. Все они ушли от Церкви, хотя были, быть может, на самом ее пороге или просто вышли из Церкви, несмотря на то, что были православными христианами и с любовью верили во Христа. Причем сделали это они только по той простой причине, что именно от Иисуса, из Его Евангелия и от Его Церкви они усвоили ту истину, что Бог есть любовь, а вместе с ней какое-то особое отношение к злу, к злобе, к ненависти и нетерпимости, к любым формам деления людей на первый, второй и третий сорт по расовому ли, или вероисповедному, классовому, социальному или национальному признаку.
Да, формально эти люди были плохими христианами, они годами не ходили к исповеди, редко бывали в храмах (разве что на Пасху), не постились и, как им казалось, не молились по-настоящему, но Дух, который "идеже хощет дышит", действовал в них и вел их по жизни. Я застал людей этого поколения, тех странных безбожников, у которых нельзя было не учиться тому, как жить по-христиански, святых безбожников рубежа веков, чистейших, поразительно целомудренных, незлобивых и щедрых. Если открыть Послание к Колоссянам (3,8-15), то можно подумать, что это с них написал апостол для нас о том, какими следует быть нам, христианам. Повторяю, от Церкви этих людей оттолкнули Никон и другие авторы его круга. Никон, который, между прочим, и после смерти Льва Толстого не успокоился и продолжал писать злобные статьи, причем не против его учения, а именно против самого Льва Николаевича, доказывая, что он в последние годы своей жизни не заходил в московские храмы, не стоял там подолгу в темноте и не искал примирения с Церковью, хотя факты свидетельствуют о противоположном.
Общаясь с людьми того времени, я никогда не мог понять, почему они, по сути своей настоящие христиане, как правило, к Церкви относились плохо и как-то с оттенком брезгливости, - теперь понимаю, что повинны в этом такие авторы, как владыка Никон, провоцировавшие своими "трудами" в обществе именно брезгливое отношение к тому, что связано с Церковью. Вот они - истоки нашего безбожия... Эта книга и другие - в том же жанре.
Сегодня история повторяется. Многие публицисты, называющие себя православными, как некогда архиепископ Никон, просто отталкивают своими сочинениями от Церкви, а значит, и от Христа людей сегодняшнего дня. И бесполезно после этого говорить о том, что православие для ХХ века - это прежде всего святой архиепископ Лука, великий хирург, знаменитый профессор, добрейший и щедрый, мать Мария, спасавшая в годы нацизма еврейских детей в концлагере, владыка Евлогий, объединивший вокруг себя весь русский Париж и каждому давший возможность максимально раскрыться и свободно трудиться, отцы Павел Флоренский и Александр Мень. Нет, говорят мои собеседники, мы знаем этих чудесных людей, но для Церкви типичны не они. Для Церкви типичны те, кто повсюду ищет врагов и всех ненавидит, обличает и изобличает... Грустно! Снова уходят от Церкви лучшие сердца и где-то вне ее стен пытаются искать Бога, при этом даже не называя Его Богом... Бесконечно грустно!
И последнее. Странно, но факт: и владыка Никон, и сегодняшние его последователи из газет "Завтра" и прочих, ненавидя демократические свободы и прежде всего свободу совести, либерализм и "так называемых" демократов, в высшей степени терпимы к идеологии коммунистической. Думаю, что по той причине, что в ее основе (так же, как и в основе их мышления!) лежит несвобода и более - ненависть к свободе в любой форме. Но Христос устами Своего апостола призывает нас именно к свободе и учит, что истина делает нас свободными. Поэтому не будем бояться печатающихся в книгах нелепостей и будем неустанно разъяснять, что не в том заключается православная вера, о чем писал в своих сочинениях архиепископ Никон.
Откуда, спрашиваю я себя, эта его раздраженность, нетерпимость, злоба и этот чудовищный антисемитизм прямо-таки гитлеровского типа. Откуда дикий страх перед врагами, которых он видит всегда и повсюду, страх, заменяющий собой веру в Бога? Думается, что все-таки от той несвободы, в условиях которой он вырос и был воспитан. От несвободы бурсы и вообще России XIX века и оттого, что никто вовремя не показал ему, что значит dulce nomen libertatis (сладкое слово свобода). И оттого еще, наверное, что поселил он себя не в мире людей, а в мире идей, в реальности, созданной не Богом, а им самим. Такой же выходец из русской деревни, как владыка Евлогий, Никон, в отличие от митрополита, не чувствует природы, не дорожит ею - не отсюда ли истоки его черствости? И потом - рассуждает он всегда лишь об идеях и никогда ничего не говорит о нуждах живых людей. И потом - как может быть христианин апологетом смертной казни. Это не ошибка его и не грех, а лишь свидетельство бесконечной черствости его сердца. Жалко бедного архиепископа, бесконечно жалко, но, повторю, вреда принес он немало - тем, что своими писаниями отталкивал от Церкви всех, кто умеет думать и чувствовать.
Вот только не могу понять, зачем переиздана эта книга Псково-Печерским монастырем (издательство, кажется, находится в Москве) в 1995 году, причем огромным для нашего времени тиражом - 45 тысяч экземпляров?
1 августа 1996 г., газета "Русская мысль", N4137