Сама Франция с ее радостями и горестями, трагедиями и смехом пела правду о себе... Я до сих пор не знаю, какой все же был голос у Эдит — сопрано, меццо, контральто?
Она одинаково свободно и выразительно пользовалась всеми регистрами. Но думаю, что к ней, более чем к кому бы то ни было из ее коллег, подошли бы крылатые лова нашего Утесова относительно «пения сердцем». Мне никогда не приходилось видеть более идеального сочетания драматической актрисы и певицы в одном лице. Да-да, певицы в точном смысле этого слова — в ее репертуаре были баллады, исполнение которых под силу, пожалуй, только оперным певцам. Эдит не укладывалась в обычные определительные рамки жанра. Это было явление уникальное. Ее смерть — огромная потеря для французского искусства; многим ее соотечественникам трудно поверить, что рядом с ними уже нет «воробышка», — она была, как и ныне здравствующий Морис Шевалье, частью Франции, частью Парижа. Нет смысла пересказывать ее биографию. Вы ее сейчас прочтете. Сложная, трудная, подчас нелепая жизнь этой женщины была неразрывно связана с ее творчеством. И песни Эдит не могли быть иными, чем ее жизнь, которую она сама себе выбрала и которая приносила радость миллионам людей. Мы не знаем — какое место займет Эдит в истории французского искусства. Но каждый раз, когда в беседе с ее коллегами вспоминается Пиаф, — экспансивные, веселые французы сразу грустнеют и, чуть склонив голову, тихо произносят: «Великая Эдит». Что же, возможно, это так и есть!
НИКИТА БОГОСЛОВСКИЙ
из предисловия к книге "Эдит Пиаф. На балу удачи"
предисловие Кокто есть в др. ветке
