Что читаем?

ОРИГИНАЛ: scramblers
СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ: болтуны
НОВАЯ РЕДАКЦИЯ: шифровики
* * *
ОРИГИНАЛ: I arrived at the playground to find Pag the center of attention for some half-dozen kids, those lucky few in front punching him in the head, the others making do with taunts of mongrel and polly while waiting their turn. I watched him raise his arms, almost hesitantly, to ward off the worst of the blows. I could see into his head better than I could see into my own; he was scared that his attackers might think those hands were coming up to hit back, that they’d read it as an act of defiance and hurt him even more. Even then, at the tender age of eight and with half my mind gone, I was becoming a superlative observer.
But I didn’t know what to do.
НОВАЯ: Я вышел на детскую площадку и увидел, что Пага окружили шесть пацанов. Те. кому удалось прорваться в первый ряд. методично били его по голове; остальные в ожидании своей очереди обзывали «ублюдком» и «убогим дебилом". Я наблюдал, как он неуверенно, словно сомневаясь, поднимал руки, пытаясь заслониться ими от самых болезненных ударов. Видел, что творится у него в голове, и ощущал его мысли яснее собственных: Паг боялся, что мучители могут подумать, будто он отбивается, усмотрят в этом акт сопротивления и возьмутся за него всерьез. Даже тогда — в нежном возрасте восьми лет. управляясь лишь половиной головного мозга, я проявлял задатки идеального наблюдателя. Вот только не понимал, что делать.
СТАРАЯ: Я вышел на детскую площадку и увидел, что Пага окружило около полудюжины пацанов. Те, кому повезло прорваться в первый ряд, методично били его по голове, остальные в ожидании своей очереди поносили «попкой» и «убогим дебилом». Я наблюдал, как он, почти неуверенно, поднимал руки, стараясь заслониться от самых болезненных ударов. Видел, что творится у него в голове, ощущал его мысли ясней, чем собственные чувства: он боялся, что его мучители могут подумать, будто их жертва пробует отбиваться, усмотрят в этом акт сопротивления и возьмутся за него всерьез. Даже тогда — в нежном возрасте восьми лет — управляясь лишь половиной головного мозга, я проявлял задатки идеального наблюдателя.
* * *
ОРИГИНАЛ: That didn’t make sense. Even if he hadn’t been my best friend, I should at least have empathized. I’d suffered less than Pag in the way of overt violence; my seizures tended to keep the other kids at a distance, scared them even as they incapacitated me. Still. I was no stranger to the taunts and insults, or the foot that appears from nowhere to trip you up en route from A to B. I knew how that felt.
НОВАЯ: Нелепо... Даже если бы Паг не был моим лучшим другом, я мог бы ему посочувствовать. Из-за припадков дети меня боялись и держались на расстоянии. В минуты полного бессилия я страдал от открытого насилия меньше Роберта, но тоже натерпелся оскорблений, насмешек и подножек, которые ни с того ни с сего прерывали мой путь из точки А в точку Б. Мне были знакомы его чувства...
СТАРАЯ: Нелепо. Даже если бы Паг не был моим лучшим другом, я мог бы ему посочувствовать. Мои припадки распугивали детей, держали их на расстоянии, даже в минуты моего бессилия от открытого насилия я страдал меньше Роберта, но тоже натерпелся насмешек, оскорблений и подножек, которые ни с того ни с сего прерывают твой путь из точки А в точку Б. Мне были знакомы его чувства…
* * *
ОРИГИНАЛ: The moaning thing was crawling away on all fours. I wondered how long it would be before it found reinforcements. I wondered if I should kill it before then.
“You’da never done that before,” Pag said.
НОВАЯ: Тот. который стонал, пытался уползти на четвереньках. Я прикинул в уме. сколько времени у него уйдет, чтобы вернуться с подкреплением. Может, убить прямо сейчас?
— Прежде ты таким не был,— прошептал Паг.
СТАРАЯ: То, что постанывало, пыталось уползти на карачках. Я попытался прикинуть, много ли времени у него уйдет, чтобы вернуться с подкреплением. И не стоит ли убить его прямо сейчас. — Ты прежде никогда таким не был, — прошептал Паг
* * *
ОРИГИНАЛ: I didn’t understand why he couldn’t see that.
“You’re, you’re not the same,” Pag said from a safe distance. “You’re not even Siri any more.”
“I am too. Don’t be a fuckwad.”
“They cut out your brain!”
“Only half. For the ep—”
“I know for the epilepsy! You think I don’t know? But you were in that half — or, like, part of you was…” He struggled with the words, with the concept behind them. “And now you’re different. It’s like, your mom and dad murdered you—”
“My mom and dad,” I said, suddenly quiet, “saved my life. I would have died.”
НОВАЯ: До меня никак не доходило, почему Пату это непонятно.
— Ты... стал другим,- прошептал он с безопасного расстояния. Ты больше не Сири.
— Сири — это я. А ты — дурак.
— Тебе мозги вырезали!
— Только половину. Из-за припа...
— Знаю я про твою эпилепсию! Думаешь, я тупой? По ты остался в той, вырезанной половине. Типа, кусок тебя, что... — Он не мог справиться ни со словами, ни с понятиями, стоявшими за ними. Короче, ты теперь совсем другой. Будто тебя папа с мамой зарезали и...
— Папа с мамой, неожиданно просипел я. спасли мне жизнь. Я бы помер.
СТАРАЯ: И не понимал, почему Пагу это непонятно.
— Ты… ты другой стал, — прошептал он с безопасного расстояния. — Ты больше не Сири.
— Сири — это я. А ты — дурак.
— Тебе мозги вырезали!
— Только половину. Из-за припа…
— Знаю я про твою эпилепсию! Думаешь, я тупой? Только в той самой половине ты и остался — ну, типа, тот кусок тебя, что… — он не мог справиться ни со словами, ни с понятиями, что стояли за ними. — Короче, ты теперь совсем другой стал. Как будто тебя папа с мамой зарезали и….
— Папа с мамой, — неожиданным шепотом просипел я, — спасли мне жизнь. Я бы помер.
* * *
ОРИГИНАЛ: Maybe, after fighting pod people in gamespace, he couldn’t help but see them everywhere.
НОВАЯ: Или он так долго отстреливался в виртуально пространстве от людей-стручков1. что те начали ему мерещиться в реале?
СТАРАЯ: Может, он столько времени отстреливался в игропространстве от мозговых подселенцев, что они ему и в реале начали мерещиться.

Наконец-то произойдет встреча Сири Китона с отцом. Возможно Сири Китон — не Сири Китон, а инопланетное существо принявшее его облик, и вся "Слепота" рассказывается от лица этого существа. А может быть и нет.

Внесу ясность: я не говорю, что это лучшие книги всех времен и народов. Я даже не утверждаю, что это безусловно хорошие книги. На некоторых из них, возможно, сказался возраст. Более того, по крайней мере, один роман из списка я не хочу перечитывать, так как опасаюсь, что он не выдержит проверку временем. Я говорю лишь о том, что когда я впервые прочитал эти десять романов – неважно, в каком возрасте это случилось – они все меня глубоко тронули.
Я перечисляю их в произвольном порядке.
«Далгрен» Сэмюэла Дилэни.
Уильям Гибсон описывал этот роман как «загадку, для которой нет решения». Это вторая по странности и великолепию книга, которую я когда-либо читал (первая – «Голый завтрак» Уильяма Берроуза). Проза Дилэни всегда ошеломляет, и этот невероятный, рекурсивный многослойный эпик показал мне, что роман, который не показывает и объясняет все – роман, который намеренно оставляет практически каждый вопрос без ответа – может быть гораздо лучше, чем текст, где все части строго соответствуют друг другу, и в конце все и всем понятно. (Подозреваю, люди, которые уже прочитали «Эхопраксию», могут даже встревожиться, насколько полно я усвоил этот урок).
«Солярис» Станислава Лема.
Тринадцатое лето своей жизни я провел в захолустном городишке на побережье Орегона. Мы жили в подвальной квартире, отец вел летние курсы в местном университете, а мне было нечего делать, оставалось только читать. По выходным, впрочем, я бродил по пляжу, смотрел, не выбросило ли на берег чего-нибудь интересного, и вот как-то во время таких прогулок мой подростковый мозг сгенерировал идею о разумном океане – о чем-то, вроде пространной нейронной сети, где планктон играл роль нейронов. Я собирался написать об этом рассказ и даже быстренько набросал пару абзацев.
Две недели спустя я наткнулся на «Солярис» в местной библиотеке.
Я с тех пор на Лема, можно сказать, слегка обижен, но одновременно он внушает мне своего рода трепет. Лем был не просто мастером того, как показать реальное значение слова «чужой»; он не закрывал глаза на то, что это слово подразумевает. Иногда неизвестное непознаваемо. Иногда пропасть настолько велика, что другой берег не видно, а уж о том, чтобы ее пересечь, даже речи не идет.
«Всем стоять на Занзибаре» Джона Браннера.
Еще одно открытие моего тринадцатилетия. Я с тех пор перечитывал этот роман несколько раз, и каждый раз он сражал меня наповал. Браннер был первым из прочитанных мной авторов, которые смешал обыкновенные клише НФ – ИИ, перенаселение, генную инженерию, биотерроризм как хобби – с запутанной и грязной политикой расизма, колониализма и всяких других «измов», которые многие современники Браннера старательно игнорировали в своих работах. Ломаный мозаичный стиль Браннера поначалу тебя отталкивает, но потом всасывает в себя и уже не отпускает. А общее количество собранного материала, исследований и обоснованных гипотез, вложенных в этот роман, просто потрясает.
«Взглянули агнцы горе» Джона Браннера.
Да, две книги Браннера в одном списке, так как именно он – пожалуй, больше, чем любой другой писатель – сформировал мой взгляд на мир. В этом романе он берет мозаичную и лоскутную точность «Всем стоять на Занзибаре» и сужает фокус до экологического кризиса в Америке 80-х, которые для Браннера были ближайшим будущим. В наше время удивляет, насколько точным оказался подход Браннера к американской истории: он фактически предсказал политику администрации Рейгана и двух Бушей. Стиль, словесные образы, отчаянное чувство того, как вся повседневная жизнь неумолимо скользит в бездну – все это есть в романе, причем в еще более жесткой и выразительной форме, чем в столь же блестящем «Всем стоять на Занзибаре», пусть панорама событий в «Взглянули агнцы горе» не столь широка. Это одна из двух книг, которые повлияли на мое желание стать биологом, сделать, черт возьми, хоть что-нибудь (другой была «Кит на заклание» Фарли Моуэта).
«Нейромант» Уильяма Гибсона.
Я опасаюсь перечитывать этот роман, все время подозреваю, что время не слишком хорошо на нем сказалось (до сих помню, что там «30 мегабайт горячей оперативки» были ценным товаром на «черном» рынке). Но когда эта книга только вышла в 80-х, она с пинка разбудила ото сна целый жанр после десятилетия дрейфа на чистой инерции. Ультрастильная проза и картина мира, выстроенная с невероятным эффектом присутствия. Не знаю, может ли кто-то быть лучше Гибсона, когда он в ударе.
«Тигр! Тигр!» Альфреда Бестера.
Друг моего старшего брата дал мне эту книжку в конце 1960-х. Мне тогда было, кажется, девять лет, я только открывал для себя научную фантастику, был абсолютно невинен, и роман мне очень сильно понравился. С тех пор я его перечитываю примерно каждые десять лет, и вот сейчас я – побитый жизнью взрослый, а «Тигр! Тигр!» все равно очень люблю. Я больше никогда не встречал такого количества идей на одну страницу в книге, где сюжет движется со скоростью палпового триллера: телепортация как биологический рефлекс, живущие в астероидах карго-культисты, постчеловеческая трансцендентность за десятилетия до того, как постлюди стали темой дня. ПирЕ.
Ну и что, если с точки зрения науки некоторые идеи там полная чушь ? Ну и что, если Бестер повторил пару абзацев слово в слово в разных частях одного и того же романа? Это была эпохальная книга. Я до сих пор не могу поверить, что она была написана в пятидесятых.
«Умирающий изнутри» Роберта Силверберга.
Мне всегда нравилась проза Силверберга. Он – один из четырех человек, которому я сознательно старался подражать, когда сам начал писать. Большая часть его книг прекрасно написана, но «Умирающий изнутри» стал для меня чем-то совершенно новым: литературным НФ-романом, действие которого происходило в тогда еще настоящем, где не было ни необыкновенной техники, ни инопланетян, ни всех обычных признаков НФ. Только неловкий телепат-неудачник, который зарабатывал деньги тем, что писал курсовые за студентов, тратя величайший дар на самое обыкновенное существование. «Умирающий изнутри» рассказывает о том, что происходит, когда этот дар начинает затухать. Этот роман без единого спецэффекта раздвинул рамки моего юношеского сознания.
«Дюна» Френка Херберта.
Потому что иначе никак. Какой топ-10 автора, пишущего научную фантастику, может обойтись без «Дюны»? Да меня бы сразу вышвырнули из Тайной Гильдии Писателей.
«Мечтают ли андроиды об электроовцах?» Филипа К. Дика.
Я чуть не бросил этот роман, еще не успев толком начать. Когда на первых же страницах автор использует слово «friendlily», ты сразу понимаешь, что попал в руки не слишком большого стилиста. Но, с другой стороны, никто не читает Дика ради красот прозы. И непредсказуемая игра разума, кроличьи норы, идеи этой книги (исследования того, что значит быть человеком, на которое Дика толкнуло изучение истории нацистских концлагерей) могут компенсировать любые стилистические огрехи.
«Кровавый меридиан» Кормака Маккарти.
Единственная нежанровая книга в списке. Единственная книга, которую я не хочу перечитывать. «Кровавый меридиан» - это великий американский антивестерн: жестокая, безжалостная книга, написанная настолько ярко и выразительно, что я боюсь вновь погружаться в ее мир. Геноцид, переданный языком эпической поэзии.