1813296
Цитата:
"...Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч. Полное гнева, оно неслось, буровя землю, грохоча, гудя и стеня и по временам изрыгая из себя какие-то глухие, каркающие звуки. Хотя оно было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались по полю, не находя дороги в город. Оно близилось, и по мере того, как близилось, время останавливало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло... глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца.
Оно пришло...
История прекратила течение свое..."
Фильм Сергея Овчарова -- уникальное достижение аудиовизуальной культуры.
Во-первых, «Оно» ни на что не похоже. При том, что все время стремится выдать себя за повторение чего-либо -- то Салтыкова-Щедрина, то Эйзенштейна и Пырьева, то Климова, Сокурова и Лопушанского, то творения рок-культуры.
Во-вторых, в нем пронзительно звенит боль и тревога художника конца нашего века. При том, что все внешние признаки -- жанровые, стилистические, языковые -- ориентированы на смех.
В-третьих, здесь воплотилось главное, но редкое чудо искусства: произведение всегда больше самого себя -- сколько его ни описывай, ни раскладывай на части, ни интерпретируй. Это загадка или цепь тайн, требующая их разрешить при заранее известной невозможности исчерпать до конца. Это произведение полностью оригинальное: сюжетные перипетии последних семидесяти лет нашей истории, составляющие суть и плоть фильма, Щедрину известны не были; способы изображения существенно отличаются от щедринских прежде всего потому, что изображение не было главным средством, которым пользовался сатирик-классик; идеи и чувства, принадлежащие автору «первоисточника», поставленные в новый контекст, развиваются в ощущениях и мысли художника совсем иной эпохи, несоизмеримого социального опыта, отличного мировоззрения, другого знания истоков и концов.
И не разделишь все эти противоположности: сие -- от Салтыкова-Щедрина, а вот -- от Овчарова. Все продиктовано писателем, все принадлежит автору фильма -- чудо!
Вот еще одно. Овчарову удалось невозможное -- расщепить содержание и форму. Содержание его произведения -- историческая трагедия народа и страны. Неожиданная форма -- эволюция кинематографа (прежде всего отечественного) как зрелища и как искусства.
«Доисторические времена» как будто сняты примитивной техникой эпохи Люмьеров, Патэ и Ханжонкова, к тому же эта пленка якобы плохо сохранилась: высохшая, деформированная и оттого нерезкая, сплошь покрытая дождем царапин... Физические дефекты пленки сохраняются и дальше, но характер их меняется: на кадрах, условно относящихся к 30-м годам, меньше царапин, зато больше «зерна», а «ультрасовременные» события сняты как будто на видеотехнике с ее характерными электронными помехами. То же со звуком: граммофонные шорохи и вакуумная пустота звукозаписи системы Шора и Тагера, монтаж музыки, диалога и шумов «в стык», эффекты синтезатора -- все это тщательно подчеркивается. Зрителя обращают к самой фактуре кинематографического зрелища, подобно тому, как в системе брехтовского театра зрителю постоянно напоминают об условности сценического действия. Здесь брехтовское «отчуждение» усилено многократно: в «Оно» любой момент парадоксально перевернут, и не один раз. Во-первых, несоразмерностью истории народа с историей кинематографа. Во-вторых, откровенной стилизацией: нас вовсе не уверяют, к примеру, что показывают подлинный журнал «Новости дня» 60-х годов, а «всего лишь» пародируют эту достославную «хронику». В-третьих, наконец, акцентированная верность тексту Салтыкова-Щедрина парадоксально подчеркивает полную независимость кинематографистов в звукозрительной его интерпретации. Овчаров и работающие с ним вместе оператор Валерий Федосов и художник Наталья Васильева опробовали подобный парадокс на лесковском «Левше» -- и, на мой взгляд, добились неполного успеха. В новой картине, по моему мнению, они нашли и податливый материал, и остроумный способ его остранения, и меру условности, и алгоритм безусловной свободы.
И еще одно -- частное, по сравнению с предыдущими -- чудо: Ролан Быков. Он сыграл в картине роль громадную -- в разных смыслах: большую по протяженности (у всех остальных замечательных актеров -- практически эпизоды), по значимости для фильма, по сложности рисунка, по мастерству -- не поймешь, то ли перевоплощения (по Станиславскому), то ли представления (по Вахтангову), наконец, просто по силе трагикомизма. Его персонаж обозначен как Петр Фердыщенко, но Быков непостижимым образом играет практически одновременно Ленина на субботнике, Орджоникидзе на трибуне, Сталина с трубкой, Берия в пенсне, Хрущева на охоте и даже Аравидзе из «Покаяния» на митинге, а сверх того -- обобщенный тип мелкого тирана и страшного оборотня, ничтожного пустого человечка и гения подлости. Все это обрушивается на зрителя в концентрации концертного номера наподобие миниатюр Аркадия Райкина, построенных на актерской трансформации.
Сергей Овчаров, по моему мнению, создал произведение, адекватное первоисточнику, хотя и неравное ему. Он вынес в заголовок самое темное место в произведении Щедрина. Что за «оно» венчает историю города Глупова и его обывателей?
В фильме оно приобретает черты то ли летающей тарелки, то ли иного космического тела, но ясно, что в любом случае надвигаются на землю ужасные и неотвратимые катаклизмы. Не историю города Глупова или страны снимал Овчаров, а размышлял об истоках и причинах апокалипсической катастрофы, на пороге которой мы все оказались.
Г.Масловский.
